Темпоград

Автор опасается, что вся эта книга написана для «стоящих у окошка». А почему бы нет? Разве нет среди читателей таких, как Лев?

Это мать выбрала ему такое грозное имя - Лев. Сама она была миниатюрной, хрупкой женщиной, болезненной, нуждавшейся в опеке. С юных лет искала, к кому бы прислониться, какой дуб обвить руками. И так ей хотелось, чтобы сын ее был могучим, властным, всепокоряющим. Лев! Царь зверей, как говаривали в старину.

Ребенок родился полновесным, рос здоровым, спокойным. Много спал, плакал в меру, развивался нормально. В два месяца следил глазами за мамой, в шесть - садился, в девять - уверенно стоял и тряс кроватку так энергично, что она выезжала на середину комнаты. Потом произнес «мама», потом «дай» («на» пришло гораздо позже). И начал овладевать лингвистикой со всей ее логикой и алогичными исключениями, делая умилительные ошибки, о которых мать оповещала с восхищением всех своих подруг.

Предыдущие поколения много спорили, как надо растить ребенка: в семье или в обществе ровесников? Что важнее для воспитания: материнская самоотверженная любовь или коллектив равноправных товарищей под наблюдением опытного педагога? Были крайние «материнцы», предлагавшие все обучение сделать домашним, телевизионным. Были крайние «ефремовцы», годовалых детишек определявшие в интернаты, настаивавшие, чтобы чадолюбивых мам ссылали в резервации жизни прошлого века. В конце концов была найдена оптимальная пропорция для каждого возраста. Малыши покидали маму на два-три часа, старшеклассники - на недели и месяцы.

Как и в предыдущем тысячелетии.

Три года было Левушке, когда заплаканная, перепудренная, истерически всхлипывающая мать отвела его впервые в детский сад. Он ужился с ребятами, не конфликтовал, не дрался. В характере у Льва не оказалось ничего львиного, наоборот, неумеренная уступчивость. Он никого не обижал, не дразнил, игрушек не отнимал; если отнимали у него, отдавал не споря, легко находил себе другое занятие. Было это не от особенного благородства, не от врожденной доброты, а скорее от нежелания и неумения спорить, отстаивать себя. Уступать было легче, чем бороться. Был только один случай, когда уступка огорчила его. Малыш, на год моложе, отнял у Льва велосипед, да еще надавал ему пинков. Лев разревелся.

- Да ты бы дал ему сдачи, - сказала воспитательница, утешая.

- У меня не было сда-а-ци, - всхлипывал обиженный.

Вообще он предпочитал общество взрослых. Ухватив за палец свободную няньку, садился рядом и задавал вопросы, глубокомысленные и наивные. Подсчитано, что средний ребенок четыреста раз в день произносит слово «почему?». Лев превосходил эту норму втрое, а иногда и впятеро.

- А зацеммм? - тянул он задумчиво.

Лев был неуклюж, бежал неохотно и медленно. Взрослые все старались втянуть его в игры, но маленький Лев уклонялся при первой возможности. В душе он был очень самолюбив, даже ущемление самолюбив. Проигрывать не хотелось, а выиграть он не надеялся, и Лев предпочитал не играть совсем. Проводил время с «большими», чье превосходство было очевидно, закономерно и потому не задевало. Если же взрослые отсылали его, садился на корточки в углу и погружался в размышления.

- О чем ты думаешь? - спросила его, шестилетнего, одна из воспитательниц. Она опасалась, что за этим глубокомысленным видом прячется ленивая праздность ума.

- О словах, - ответил Левушка, почти как Гамлет. - «Потолок» - он, «стена» - она. Есть слова-дяди и слова-тети. А зачем «окно» - оно? Разве были люди такие - не дяди и не тети?

Шесть лет было этому философу лингвистики.

- Не было таких людей, - сказала озадаченная воспитательница. - Ты еще маленький, не поймешь. Когда в школу пойдешь, объяснят. Нечего сидеть сиднем. Пошли в прятки играть.

Мальчик не протестовал, поплелся за ней нехотя.

Но полчаса спустя, когда ошалелая от визга и беготни детишек воспитательница спохватилась, Левушки не оказалось среди играющих. Не без труда его обнаружили в шкафу.

- Я лучше всех спрятался, - доказывал он. - Меня никто не нашел.

- Но так не играют.

- Я не умею играть.

- Научиться надо.

- Я не умею научиться.

Позже, уже в школьные годы, нашлась игра, которую Лев полюбил, - шахматы. Тут ему удавалось побеждать, это подстегивало интерес. Ему нравилось рассуждать и рассчитывать: «Я пойду так, он ответит так, здесь позиция усилится, здесь ослабеет, и тогда я его прижму так…» Года три мальчик самозабвенно играл в шахматы, носил в кармане магнитную доску с прилипающими фигурами, разбирал позиции, участвовал в районных турнирах, призы получал. Опять забеспокоились воспитатели (уже мужчины), не слишком ли увлечен парень, не одностороннее ли получается развитие. И вдруг как отрезало. Лев остыл, забросил шахматы, потерял всякий интерес к игре.

- А как же общегородской турнир? - спросил наставник. - Где же у тебя чувство ответственности?

- Игра же, - возразил Лев. - Все нарочито. Король ходит на один ход, пешки только вперед, слоны - по диагонали. В жизни так не бывает.

- Очень разбрасываешься ты, Лев, - упрекнул его наставник. - Взялся за шахматы, держись, совершенствуйся.