Темный всадник

Это было приятная перспектива. Целых пять минут с ним наедине. Но, после того, как они, попрощавшись с леди Аскуит, молча поднялись по лестнице, она почувствовала замешательство, вспомнив, как прошлой ночью ему пришлось провожать ее в назад в комнату. А сейчас его мысли явно были чем-то заняты.

— Мне кажется, Эдгар, — заметила она, — что вы опасаетесь, что этой ночью здесь появятся все призраки разом.

— Я? – спросил он, награждая ее первой за весь вечер настоящей улыбкой, — А вы? Может быть, хотите, чтобы ваша горничная ночевала в вашей комнате?

— На моей кровати очень толстые шерстяные одеяла. Думаю, что они обеспечат мне достаточную защиту, если я накроюсь ими с головой.

Он снова улыбнулся и, когда они остановились у ее двери, взял обе ее руки в свои.

— Ну, а теперь сладких снов. И не бойтесь. Вы же знаете, что на самом деле никаких призраков не существует.

— Вы сменили тактику. Вы решили, что если таким серьезным тоном заявите мне, что никаких призраков не существует, я начну задаваться вопросом, а не пытаетесь ли вы уберечь меня от обоснованных опасностей. В результате мое сердце будет колотиться от страха всю ночь напролет.

Он засмеялся и нагнул голову. 

— Дина, вы так очаровательны. Позвольте поцеловать вас.

— Прошлой ночью вы не спрашивали моего разрешения, — ответила она, и ее сердце действительно забилось, но вовсе не от страха. 

— Это не было поцелуем, ответил он, отпустив ее руки и обняв за талию. – Это было просто касание губ. 

— А есть разница?

— Разница есть.

Он легонько привлек ее к себе и коснулся ее губ слегка приоткрытым ртом.

Первыми отреагировали ее колени. Они так задрожали, что она была вынуждена податься к нему и опереться руками о его крепкую, надежную грудь. А потом жар. Он охватил ее так быстро, что можно было бы подумать, если бы она была способна сейчас трезво мыслить, не заболела ли корью и она. 

— Колдунья! – сказал он, поднимая голову после чудесного долгого объятия, — Это подходящая ночь для нашего первого настоящего поцелуя, Дина.

— Нашего первого? — спросила она, и тут же ей захотелось откусить себе язык. Это прозвучало так, словно она вытягивает у него обещание следующего.

— Нашего первого, — ответил он, проведя указательным пальцем вдоль ее носика, — но не последнего, если это будет зависеть от меня. Спокойной ночи, Дина.

А потом он открыл дверь и жестом, как и прошлой ночью, предложил ей войти. И так же, как прошлой ночью, он закрыл за ней дверь, и она осталась одна, тупо и рассеяно уставившись на деревянные панели, и соображая, сколько поцелуев может быть между первым и последним, и надеясь, что их будет так много, что и не сосчитать.

Впрочем, возможно, он снова дурачится и дразнит ее.

Она развернулась лицом к комнате и почти серьезно обратилась к печальной леди.

— У вас было это? – спросила она, жестом указывая назад на закрытую дверь и на то, что только что произошло за нею. – И все же вы почти два столетия были так малодушны, что не решились на большее. Хотя он любит вас так глубоко и так постоянно. Вне всякого сомнения, вы глупы. И теперь вы постепенно таете, уже почти приняв решение, что сделать и с ним, и с вашим счастьем. Что ж, все, что я могу вам сказать, — когда это произойдет, вы породите свой собственный ад. И нельзя будет обвинять ни дьявола, ни строгость Последнего суда. Только саму себя. Если вы хотите счастья, вы должны хватать его. Сейчас! Возможно, в следующие годы или десятилетия будет уже слишком поздно. 

Печальная леди не откликнулась, и Дина стояла, гневно хмурясь в пустоту.

Часть 9

Она проснулась, ощущая глубокую печаль, сравнимую лишь с болью. Подняв руку и коснувшись влажных щек, она поняла, что плакала. Она видела сон. Эдгар сидел сбоку на ее кровати. Он наклонился над ней и теплой, ласковой рукой отвел волосы от ее лица. А потом поцеловал, так же легонько и так же неспешно, как и тогда, когда провожал ее в комнату. И опять разомкнутыми губами, так что поцелуй, несмотря на его невесомость, казался удивительно интимным. 

Но это было не все. Он расстегнул пуговички ее ночной рубашки и скользнул рукой внутрь, касаясь ее тела ниже плеча, но выше груди. Даже во сне она не осмелилась нафантазировать, что его рука опускается ниже, хотя сейчас понимала, что обе груди набухли и к ним едва ли не больно прикоснуться.

Ей было бесконечно грустно. Две горячие слезинки скатились наискось по щекам, пока она лежала, зажмурив глаза, и пытаясь вернуть сон. Это был чудесный сон, хотя и немного непристойный. Почему же он погрузил ее в такую печаль? Может быть, она не все помнила? Может быть, он сказал что-то не то? Но его рот и руки были такими ласковыми. Он просто не мог сказать ничего противоречащего тому, о чем говорили они.

Ну конечно же, вдруг догадалась она, и открыла глаза. Причиной этой невыносимой печали были не ее сон и не она сама. Ее комнату переполняла печаль. Всепоглощающие грусть и тоска, проникшие даже в ее сон и ее грезы.