Темный рай

– Чертовски хорошенькая ночка! – повторил старик, кивком указывая на небо. – Взгляни на все эти звезды. – Он посмотрел на Джея Ди, и в его маленьких темных глазах блеснуло изумление. – Славная ночка для ночных совушек.

Часки ушел, а Джей Ди остался наедине с ночью и звездами. Один. Именно так, как ему и хотелось, в чем Рафферти попытался себя заверить. Крепкий парень! Не нужен ему никто.

Брешешь, пес…

Таунсенд сидел за столом, самозабвенно погрузившись в бездны галактики, раскинувшейся за окнами подобно черному бархатному покрывалу с блестками. Судью трясло. Он был болен. Язык во рту казался распухшим угрем. Он не давал возможности воздуху пройти в легкие, и Таунсенд с хриплым присвистом и бульканьем едва дышал. Из носа непрерывной струйкой текла солоноватая слизь. Глаза слезились, нестерпимо обжигая воспаленные веки. На темной крышке стола белела полоска высыпанного кокаина. Таунсенд уже потерял счет принятым дозам и не знал, сколько порошка он просто высморкал в стоявшую рядом корзину для бумаг. Рядом с соблазнительной белой горкой лежал револьвер.

Шестизарядный «кольт» с огромным барабаном. Жалкий фаллический символ, но и сам Таунсенд был жалким человеком. Пятидесяти двух лет, пытавшийся стрелой достичь вершины, воспылавший страстью к молодой женщине, годившейся ему в дочери. Судья купил револьвер, чтобы произвести впечатление на Люси. Люси – его наваждение, его демон. Все вышло из-за нее. Это она вывела Таунсенда на дорогу из желтого кирпича, ведущую в страну Оз и дальше – в ад.

Еще сегодня утром Таунсенд думал, что сможет выбраться из этой бездонной ямы, что он еще в силах что-то спасти в своей жизни. Смыть с себя липкую грязь, очиститься, вернуть свежесть. Но – нет. К нему тут же попытались присосаться другие пиявки. Ему никогда от этого не освободиться. Не сейчас. Особенно не сейчас.

Толстый адвокат – Даггерпонт – мертв. Таунсенд не собирался убивать его. Они стояли на берегу реки, разговаривали. Птицы пели над быстро текущими водами. Светило солнце. Вокруг изумрудной бархатной долины возвышались величественные горы. Вся эта красота… И отвратительный, толстый Даггерпонт, с горящим жадностью взглядом в увеличенных линзами очков глазах…

…Что-то немного знает о нем и Люси… стоящее доллар или два… Не алчность, нет – просто хочет свою долю за умение держать язык за зубами…

Какую-то минуту Таунсенд просто стоял там, слушая музыку природы, пока эта гадина источала свой яд, называя его «деловым договором», «джентльменским соглашением». В следующее мгновение руки Таунсенда погрузились в жирные складки толстой шеи Даггерпонта. Сам судья наблюдал за происходящим, словно со стороны, словно руки, охватившие горло стоящего напротив человека, принадлежали какому-то безымянному третьему лицу.

Задушить, задушить, задушить! Глаза Даггерпонта за толстыми линзами очков стали круглыми, язык вывалился изо рта, лицо побагровело. Таунсенд услышал громкий, протяжный рев, вырвавшийся из его собственного горла или же прозвучавший где-то в его сознании. Он не знал, не мог сказать.

В голове сработал какой-то рычажок, отключивший адскую машинку беспамятства, и Таунсенд разжал руки. Он отскочил от адвоката, точно отброшенный назад мошной струей воздуха, и ему показалось, что он летит, кувыркаясь, в страшном темном тоннеле. Но Даггерпонт продолжал задыхаться: глаза навыкате, язык болтается, лицо приняло цвет спелого баклажана. Потом у него изо рта пошла пена, и Даггерпонт повалился на землю, судорожно и широко дергая руками и ногами. Таунсенд стоял, смотрел, и ему мерещилось, что это его руки стали на девять футов длиннее и все еще продолжают сдавливать горло толстяка.

Даггерпонт попытался встать, но, утратив координацию движений, не смог совладать с собственным телом и свалился в воду, в густые заросли камыша.

Бежать! Первой мыслью, пришедшей в голову Таунсенда, было желание пуститься наутек, Однако по дороге к спасительной кабине джипа его сознание яркими, горячими молниями пронзили другие мысли. Следы! Останутся следы протекторов. И отпечатки пальцев. Отметки на шее трупа. Спрятанные где-то вещественные доказательства связи Таунсенда с Люси и Даггерпонтом. На этот раз объяснить все это будет не просто. Даже в этом захолустье коронеру известны приметы удушения.

Все кончено. Спасения нет! Никакого возрождения. Ему ни за что уже не отмыть с лица грязь той жизни, в которую он низвергся. Это как чернила, как машинное масло, и теперь каждое его действие, каждая мысль все больше и больше пятнали душу. Он был повержен благодаря Эвану Брайсу и Люси – дьяволу и его подручной.

Назад дороги нет. Эта истина холодным черным покрывалом окутала Таунсенда, он словно погрузился в большое черное ночное небо Монтаны. В небо, за которым не было небес. Черное, как смерть.

Одной дрожащей рукойТаунсенд поднял телефонную трубку и нажал кнопку ускоренного набора номера Брайса. Другая рука потянулась к револьверу.

Звезды в небе светились, словно обещания.