– Ты неправильно меня понял, Геер. Никто не собирается садиться с ними за стол переговоров. Деграданты никогда не станут нам друзьями, но они… изумительные создания. Их хромосомы скомбинированы невероятным образом. А деградация, через которую они проходят, по сути своей намного лучше иной эволюции. Они превращаются в животных, но в невероятно сильных и живучих животных. Думаю, что со временем они даже смогут обжить Оптину. А это дает им гораздо больше шансов, чем эволоидам.
Геер качнул головой, как бы отвергая все, что сообщил Комиссар, и нетерпеливо произнес:
– Вы не слышали, что я вам сказал. Зачем вы его пытаете? Хотите его убить – убейте. Но зачем заставлять его испытывать боль?
Лицо Комиссара стало еще жестче, а в глазах его появилось нечто, похожее на нетерпимость.
– Парень, поверь, я тоже от этого не в восторге, – сказал он, все еще сохраняя внешнее спокойствие. – Но я обязан делать то, что делаю. Анестезия изменит структурный состав его крови и испортит нам общую картину. Кроме того, ты должен осознать, что он не человек.
– Боль для всех одинакова, – угрюмо проговорил Геер.
Словно в подтверждение его слов чудовище за пластиковым стеклом, затянутым шторкой, громко застонало. На щеках Комиссара вздулись желваки. Он посмотрел на Геера и проговорил тоном, не терпящим возражений:
– Тебе лучше уйти.
На этом тема разговора была закрыта.
Но в тот же день она получила неожиданное продолжение. Геер прогуливался по перрону с дочкой Комиссара, семнадцатилетней девушкой по имени Зоя. Зоя была единственным человеком в Подземке, с которым он сумел сблизиться и подружиться. Геер поведал ей о том, что видел в лаборатории.
Выслушав его, Зоя нахмурилась и сказала:
– Я тебе ничего не рассказывала про свою мать. Три года назад у нее случился нервный срыв. Такое тут часто бывает, но у матери просто снесло крышу. Она вообразила, что эволоиды травят нас особым газом, который вызывает помрачение сознания. Она уверяла, что никакой Подземки нет и что эволоиды просто транслируют ее образ в наши мозги. Она стала убеждать отца, что окружающий нас мир – всего лишь проекция, сон, направленная галлюцинация. И что, если мы проснемся, мир словно бы вывернется наизнанку, и то, что было дерьмом, запахнет живыми цветами. Проснувшись, мы поймем, что мир по-прежнему прекрасен, что в небе танцуют бабочки и ангелы и что нам нет никакой нужды сидеть под землей и глотать габолиновую пыль.
Зоя сделала паузу, чтобы перевести дух, затем продолжила:
– Она говорила это так убедительно, что отец почти поверил ей. Многие опасались, что психоз мамы начнет распространяться на других людей, но, слава богу, отец взял себя в руки и пресек эпидемию на корню. Маму положили в госпиталь. Но через несколько дней она сбежала и выбралась на поверхность. Она была уверена, что проснулась и что мир предстал перед ней в своем истинном, радостном и безмятежном обличье. Неподалеку от входа в метро она заметила тех, кого так долго мечтала увидеть, – ангелов. Они были прекрасны, веселы и счастливы. Завидев маму, ангелы позвали ее к себе, желая, чтобы она разделила с ними их веселье. Когда мама подошла, ангелы взяли ее за руки и принялись водить с ней хоровод. Они смеялись, и мама смеялась вместе с ними. Но это…
Зоя сделала над собой явное усилие, чтобы продолжить:
– …Это была всего лишь галлюцинация. На самом деле никаких ангелов не было, а была компания деградантов. Они изнасиловали маму. А потом стали вырывать у нее из тела внутренние органы и пожирать их. А мама смеялась. Она думала, что все это – лишь веселая игра. Они ели ее внутренности, а она гладила их хари и прижимала к себе их когтистые лапы. Она была счастлива, понимаешь?.. Когда папа и его люди отпугнули деградантов, мама была еще жива. Папа сложил то, что от нее осталось, в консервирующий блок-пакет и принес в лабораторию.
Геер смотрел на девушку изумленным взглядом. Зоя, не глядя на него, продолжила:
– Отец очень любил маму. И он не смог отпустить ее.
– Что значит – не смог отпустить? – тихо пробормотал медиум.
– Он погрузил части ее тела в эгидо-формалин. Разложил ее по банкам, как египтяне раскладывали покойников по сосудам-канопам.
– И что было потом? – тихим голосом спросил Геер, не в силах поверить в то, что услышал.
– Потом? – Зоя усмехнулась. – Нет никакого потом, Геер. – Она медленно повернула голову и посмотрела ему в глаза. – Есть только сейчас.
– То есть ты хочешь сказать… – Геера обдало холодом. – Хочешь сказать, что она все еще жива?
Зоя, казалось, не услышала его реплику. Она задумчиво посмотрела на шпалы и тихо ответила:
– Мама долго думала, что попала в рай. Она не понимала, почему отец грустит. Смотрела на него из банки с эгидо-формалином и улыбалась. Но однажды… Однажды она пришла в себя.
Зоя вытерла ладонью сухие глаза, посмотрела на Геера и сказала с усмешкой: