– А там вон определят… видно будет! – по-прежнему невозмутимо-спокойным, тихим голосом промолвил ангел, кротко, задумчиво посматривая на Тереху своими глубокими, сияющими очами. – Ежели не велики твои грехи – бог милостив… а не то!..
И ангел, грустно понурив голову, отвернулся от Терехи и молча продолжал свой путь. Каждое тихое слово, слетавшее с его уст, нагоняло на Тереху неописанный ужас. Он хотел было второпях перебрать в памяти все свои самые большие грехи, но грехи не давались: память изменила ему в эти роковые мгновения. Только всякая мелочь да вздор лезли теперь в голову… «У дяди Левонтья горох воровал… репу вот тоже… из чужого леса дрова возил… старосту Семена раз уличил в бесчинстве…» Все это – не то! Какие же это большие грехи! Репа да горох сеются для воров, – говорят у них на Сидорове. А потом – дрова из сысоевского леса… Да разве лес-то Сысоева? Лес – божий… Кто ж этого не знает! Спроси хоть всякого крещеного… Младенец ответит, то же скажет… Нет! Разве великие грехи
Тереха в бессилии опустил на грудь свою отяжелевшую голову и глубоко вздохнул. А тревожная мысль, полная тоски и отчаяния, не оставляла его, не давала ему покоя, холодом веяла на него. «А ну как забыл, просмотрел что-нибудь… Господи, спаси и помилуй!» Для одобренья себя он опять вступил в разговор с ангелом.
– Не ангел ли хранитель ты мой? – умильно спросил его Тереха.
– Да, точно… Я – твой ангел-хранитель! – промолвил тот.
– Заступись! Не оставь… – взмолился бедняга.
– Не бойся, не бойся, Терентий, пока я с тобой…
Сказал и смолк.
Терехе как будто маленько полегчало. С надеждой, с упованьем смотрел он на своего вожатая.
– А теперь я вот что покажу тебе… Смотри!.. Что видишь там? – заговорил ангел, простирая свою белоснежную руку и указывая Терентию направо.
А там, по склону горы, развертывалось чудеснейшее зрелище. Там – восхитительные рощи, без болотных трясин, без кочек, без пней, без обгорелых деревьев, без порубок – веселенькие, чистые рощицы, между ними зеленые луга с густою, сочною, немятою травой; прекрасными цветами покрыты те луга; отливая то золотом, то серебром, текут по ним ручьи и тихие речки… Небо – ясное, голубое. Солнце – ярче и теплее того, что стоит над Сидоровом, – разливает потоки света над этою чудесной, мирной стороной. Ветерок не подувает. Тихо. Кажется, слышно, как цветок к цветку головкой наклоняется… Тихо, только слышно, как вдали, в глубине зеленых, таинственных чащей птички поют… Все в ней для Терехи полно несказанных прелестей и очарования. Все здесь, начиная от малой былинки и кончая золотистым, солнечным лучом, пробивавшимся между зеленою листвой, все дышало спокойствием, миром и в то же время – самою полною, здоровою, могучею жизнью. Ни на картинках, что висят у Левонтья на постоялом дворе, ни в сонных грезах не видал Тереха ничего похожего на эту блаженную, прекрасную сторону.
«Вот где не надо бы умирать-то!» – подумал Тереха и собирался спросить ангела: как прозывается эта тихая, светлая сторонка.
– С этих мест рай начинается… А там – чем дальше, тем лучше пойдет! – сказал ангел, как бы прочитав Терехину мысль и указывая рукой на рощи и луга.
– А теперь сюда повернись! Смотри! Вот сюда, налево, – проговорил ангел.