— Да собрал я, собрал! — прокричал в ответ Степан, а сам покосился на смятый в углу рюкзак и разбросанные по комнате вещи. — Как гулять после девяти, так маленький, а как вещи собирать, так взрослый, — недовольно пробурчал он себе под нос.
Ехать решили на Светиной машине, благо ласточка еще летала, а права были у обоих, так что можно было спокойно меняться за рулем. Выезд был намечен на раннее утро, но Света определилась с обувью только к полуночи, чемодан был собран и того позже, а в итоге от волнения все проспали не больше трех-четырех часов, так что утро выдалось тяжелым, медленным и выезд сам собой перенесся на час, что не на шутку встревожило Виктора Демьяновича. Кофе несколько взбодрило снулых туристов, а ощущение предстоящего отдыха, вероятно, прибавило сил, так что, когда садились в машину, Света улыбалась и порхала как бабочка. Город прощался с путешественниками лучами солнца и шепотом листьев. Дорога оказалась пустой в этот ранний и будний час, так что Света, Степа и МВД смело выехали на трассу и помчались навстречу морю, жаре и бронзовому загару с оттенком крем-брюле.
Ветер ворошил волосы Светы, сквозь которые прорывались утренние лучи, и отправлял легкое дуновение французского парфюма к чувствительному носу бывшего следователя, который проехал за рулем километров пятьдесят, становясь мрачнее с каждым новым верстовым столбом… Пока наконец не нажал на тормоз и не остановил машину на обочине дороги возле непроглядных зарослей леса, покрытых сантиметровым слоем дорожной пыли.
— Я никуда не еду! — тихо пробурчал МВД.
— Как это?! — удивленно промямлила Света.
Степа наблюдал и слушал весь последующий диалог молча.
— Послушайте, — Миронов повернулся к Свете и ее сыну, — вы должны уехать из этого города и какое-то время не возвращаться. Прямо по трассе через двести километров будет город. На главной площади ровно в четыре часа дня вас будут ждать мальчик на костылях и женщина, они поедут с вами. Если они не придут в течение десяти минут, уезжайте. В бардачке лежит пистолет и пакет с деньгами, там всего пятьдесят тысяч, плюс то, что мы взяли с собой, — на первое время должно хватить. Твое золото я тоже собрал и положил в чемодан — надо будет, продай. Я перешел дорогу очень опасным людям, простите меня, но, ради вашей безопасности, нужно уехать, возможно, навсегда. А я вернусь и постараюсь сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь этим детям.
— Каким детям? — пытаясь собрать все вышесказанное хоть в какую-то логичную картинку, изумленно промычала Света.
— Долго рассказывать. Просто, если я им не помогу, никто им не поможет. Садись за руль, — тихо добавил он и вышел из машины.
Света выскочила следом за ним.
— Мы — твоя семья, а кто они? — резко выпалила она.
— У тебя есть Степа, у меня есть ты, а у них нет никого, — сказал Миронов, обнимая Свету. — Им неоткуда ждать помощи, им некого взять за руку, когда страшно.
— Почему ты все время должен кому-то помогать? — переходя на тихие слезы, прошептала она.
— Потому, что не могу иначе, я им нужен, — жестко ответил следователь.
— Нет, потому, что это нужно тебе, — прошептала, утирая слезы, Света.
— Ты все поняла? Четыре часа, центральная площадь. Потом поезжайте туда, где даже я вас не найду. Никому не говори, куда едете. Никому.
— Когда мы увидимся? — беря себя в руки, произнесла женщина.
— Скоро, — ответил мужчина.
Сразу после разговора с начальником Миронов столкнулся в коридоре с Виталием Германовичем. Оба обменялись сухими приветствиями с фальшивыми улыбками, плохо скрывающими неприязнь.
— Я бы хотел с вами поговорить, — начал коллега. — Приходите завтра ко мне в Следственный комитет.
— Опять будете допрашивать, гражданин начальник? — язвительно выпалил МВД.
— А даже если так… Жду вас завтра в три в своем кабинете, — подытожил Виталий Германович. — И попрошу не опаздывать.
— Так точно, товарищ полковник, — нарочито громко, чтобы весь этаж слышал, отчеканил Миронов. Откровенно говоря, ему надоедало это школьничество, но он ничего не мог с собой поделать, так ему хотелось нашкодить этой канцелярской крысе из Следственного комитета.
Виктора Демьяновича так и подмывало выйти на улицу и закричать: «Чертова, гребаная жизнь!!!» — а потом он подумал: но ведь, в сущности, это все, что мне дано… Отнимите это — и меня не станет. Значит, зачем-то это нужно. Это как ругать уравнение или данные задачи: вот хорошо бы тут было 5! Но там 8. И 8 не потому, что все так плохо и меня подставили, родив на этот свет, а потому, что 8 приведет к заранее продуманному, верному решению всего уравнения, даже если это решение покажется неубедительным, как неправильная дробь, например. Но эти мысли лишь гасили огонь неприятия, не давая реальных ответов на вопросы.