Темноводье

— Да как же идти, Дмитрий Иванович! — влез Кузнец. — С прошлой зимы они на нас войною ходят. И воев у богдойского хана, говорят, тыщи. Ентими тыщами Шамшакан ихней уже Никанскую землю почти под руку взял. А та Никанская земля — это сорок городов, а людей тамо тьма. Ну, как таких объясачить?

— Ну, хорошо. Почему посол тут на дощаниках валяется, а не к хану на поклон идет?

— Война ж, — поник Онуфрий. — До богдойцев по Шунгал-реке дойти можно, но тамо дючеры живут. Они богдойцев родичи. В лицо нам низко кланяются, а спину покажешь — стрелу враз засадят. Не пройдет тамо посольство. Только с войском…

— Вот войну с богдойцами прекратить и надо! — стукнул дворянин кулаком по столу. — Передать их хану, что русский царь-батюшка могуч, что держава его велика. Что желает он мира и торговли. Ясно?!

— Ясно, — спокойно ответил Чечигин. Он, кажись, уже принял судьбу.

— Тогда соберешь воев надежных пяток — и двинешь на Шунгал-реку. Грамоты нужные и дары хану я тебе дам.

Зиновьев повернулся к своим писчикам, отдавая распоряжения.

— Тренька, возьмешь с собой Протаса, — жарко зашептал Чечигину Кузнец. — Он лучшей всех тропы тайные находит… Только с чертьми теми не рискуй — жарко станет, сразу на Амур возвращайтесь…

Третьяк ответить не успел — Зиновьев уже уставился на шептунов из-под нахмуренных бровей.

— Что еще?

— Не гневись, Дмитрий Иванович… Но дозволь узнать: а что с Хабаровым?

Глава 4

— Об тате этом печешься?! — Зиновьев тут же разозлился пуще прежнего. — На Москву свезу вора-Ярофейку! Там его дьяки мудрые судить будут. Со мной поедут Поляков с Москвитиным, чтобы живым словом челобитную подтвердить. А еще толмачей и аманатов заберу… Кстати, начеркай мне имена их, дабы не забыть.

— Всех? — тихо уточнил приказной.

— Всех-всех… И мужиков, и баб! Ведаю я, — дворянин на миг по-волчьи оскалился. — Местные тоже на Москве дознавателям свое расскажут. А что люди не расскажут, то бумаги поведают. Мои писчики уже заглянули в ясачную книгу — ой, много тамо интересного! Так что и книгу возьму, и прочие записки Ярофейкины. Всё, что он при себе в торбах да мешках держал, на вас наживаясь. Ну, и рухлядь ясачную уж захвачу: коли я ужо тут и на Москву еду. Собрали-то ясак?

— В низовьях только, — отрешенно ответил Кузнец. — До верхнего Амура в сём годе еще не добирались.

Зиновьев забирал всё. Выгребал подчистую, благо, повод был отличный: Ярофейку-вора изобличил. Значит, хватай всё, что плохо лежит! А что из того до Москвы доедет — одному Богу известно.

«Вотт радости у поляковцев, — не без злорадства подумал Онуфрий. — Наказали лихоимца Хабарова. Ну, теперя нате — получите благодетеля из Москвы…»

— Онофрейка! — Зиновьев возвысил голос; видать, Кузнец так ушел в думы свои тяжкие, что не услышал дворянина. — Ступай, говорю! С памятями ознакомься с усидчивостью. Да то, что велел — утром сполни!

Поклонившись в пояс (пусть гад еще одной костью подавится!) Кузнец махнул головой Чечигину и вышел на свет Божий. Света, правда, не было: небеса наливались чернотой. Реку уже только слышно было. Лишь пятна десятков костров манили к себе мошек и людей.

Туда и пошел.

Странно дело: от дневного противостояния местных и пришлых и следа не осталось. У первого же костра Кузнец приметил серые да синие единообразные кафтаны стрельцов, а супротив — знакомые ряхи казаков Васьки Панфилова.

— Ты на барина-то зря не наговаривай! — со страстью в голосе вещал долговязый воин Сибирского приказа с курчавой рыжей бородой. — Он ведь с Москвы сюда ехал Хабарова награждать! Былой воевода якутский-то в приказ такого напел, что вы тута все радетели дела государева! Как не похвалить. А, когда на Лену прибыли — там уже новый воевода. И ентот Ладыженский Дмитрию Ивановичу ужо совсем другие песни поет. Что немчин поганый Францебеков в Якутске всё разворовал, и что Хабаров — евонный подельник. А на Амуре он не дела вершит, а мошну набивает. Которую они с Францебековым в обвод уводят. Пришли мы, значит, на Урку, опосля, на Амур — и что видим? Пустынь! Албазин городок заброшен, прочие пожжены. Даурцы ваши при виде дощаников в леса бегут. Полей нет. Вот скажи мне: отчего у вас тута так?