Темноты

— Вставайте, сэр Лентяй, и съешьте хоть что-нибудь. Наша гостья с аппетитом уплетала жаркое всё утро, и если ты не поторопишься, от него ничего не останется, — Кален кое-как заставил себя сесть. Целлика взглянула ниже, а потом вновь, без тени смущения, в его глаза. — И надень их на себя, — полурослица указала на скомканные чёрные лосины, валяющиеся возле его кровати.

Кален осознал, что на нём ничего нет — перед сном он ничего, естественно, одевать не стал.

— Попытайся быть лапочкой перед нашей гостьей.

— Гостьей? — повторил Кален, натягивая лосины, но полурослица уже вышла.

Солнце уже было в зените, и его лучи просачивались сквозь занавешенное окно в комнате Калена. Глубокие тени залегли под его глазами— мужчина рассматривал своё отражение в зеркале. Худощавое тело, всё покрытое знакомыми шрамами, в полумраке было бледным. Щёки и подбородок из-за щетины казались серыми. По сути, он и чувствовал себя, и выглядел одинаково ужасно. Слишком стал себя загонять в последнее время, решил он.

— Боги, — пробормотал Кален.

Дрен помедлил возле двери в свою спальню, перебарывая внезапно подступившую слабость. Ноги отваливались. Он ещё даже не отошёл после беготни с Таланной и Арэйзрой.

— А вот и наше солнце ясное встало, — произнесла Целлика, когда Кален пришёл позавтракать. Ну, или пообедать. Полурослица повернулась к столу с сиющей улыбкой. — Мирин? Это Кален.

До Дрена дошло, что в комнате был кто-то ещё — тёмнокожая девушка не старше двадцати зим с доходившими до плеч волосами цвета сапфира. Худая, кожа да кости. Теперь Дрен её вспомнил — девушка из вчерашнего переулка.

— Ой! — смутилась та, увидев его обнажённый торс.

Кален промычал нечто вроде «рад знакомству» — хотя прозвучало это как нечленораздельное «адзномству».

На Мирин была поношенная, пропитавшаяся потом рубаха и свободные штаны — его вещи. Надев слишком большую для неё одежду, Мирин казалась ещё меньше, нежели чем когда Кален принёс её домой.

— Надеюсь, ты не будешь возражать, — сказала Целлика Калену. — Ни одна из моих вещей ей бы не подошла.

— Угу, — мужчина был не очень разговорчив по утрам.

Полурослица, однако, после сна всегда была не прочь поболтать.

— Конечно, не самый последний писк моды, но, по крайней мере, на ней хоть какая-нибудь одежда, — Целлика подмигнула. — В отличие от некоторых, если вспомнить предыдущую ночь.

Кален что-то проворчал и посмотрел на кухонный горшок, в котором булькало жаркое. Он достал буханку хлеба, вытащил мякоть и налил внутрь жаркое. Блюдо было острым, от него исходил аромат разнообразных специй, которые в него добавила Целлика — она хорошо знала о том, что ему недоступны вкусовые ощущения, равно как и телесные, так что полурослица старалась готовить то, что Кален мог бы почувствовать. Мужчина вернулся за стол, уселся на освобождённый Целликой стул и уставился на Мирин.

Не обращая внимания на слёзы, бегущие по щекам из-за жгучих приправ, Мирин ела так, словно у неё годами маковой росинки во рту не было — учитывая её худобу, может, так оно и есть. Она проглотила жаркое Целлики с диким голодом, и полурослица наложила ей добавки, пока Кален только собирался позавтракать. На лице у полурослицы расцвела широкая улыбка — Кален решил, что Целлика нашла, наконец, кого-то, кто мог по достоинству оценить её кулинарные способности.

Кален кивнул на Мирин.

— Ну и... кто она? — спросил он Целлику.

Мирин перестала жевать и посмотрела на Калена. Целлика фыркнула.

— Почему бы тебе самому её не спросить? — голос полурослицы был ласков, поэтому её слова не были принуждением.

Кален покосился на Мирин.

— Ты разговаривать умеешь? — он нахмурился под взглядом Целлики.

— Я... — ответила девушка. — Я умею разговаривать.

Целлика лучезарно улыбнулась.

— Давай, милая, — произнесла полурослица. — Расскажи ему то же, что поведала мне!

Мирин смущённо потупилась в стол.

Целлика хлопнула в ладоши.

— Она за-гад-ка! — воскликнула полурослица так, словно это было величайшее на свете приключение. — Она не знает, кто она или откуда взялась — только имя и пару моментов из детства.

Кален взглянул на Мирин, уставившуюся на кусок хлеба.

— Да?

Та кивнула.

— И всё, что ли? — например, то, как я обнаружил тебя нагую в аллее, к слову, — подумал он.

— Кален! — подскочила Целлика от его тона. — Где твои манеры!

Мирин только покачала головой.

— Я помню немногое... чуть-чуть из детства, — голос у девушки был тоненький, а слова звучали со странным акцентом, словно бард рассказывал старинную сказку.

— Моя мать — её звали Шалис — она вырастила меня одна. Я никогда не знала собственного отца. Я была в ученицах у волшебника — его звали... Я не помню, — Мирин вздохнула. — Я порой вспоминаю, но это, знаете, выглядит как давние-давние сны. Словно я спала на протяжении многих лет и не могла проснуться.