Темноты

— Я говорю со всей искренностью, — заверил эльф. — Ты напоминаешь мне свою мать в своих лучших и худших качествах. Она совершала много ошибок по велению сердца — твоё рождение и её смерть. Понимаешь?

Файне только кивнула. Ей было интересно, почему он не произносит имени матери. Возможно, для него это болезненно. Слабость, стало быть?

Когда они вышли из тюрьмы, сковывающее заклинание, заморозившее стражников, исчерпало себя — в замешательстве тюремщики кинулись искать арестантку. Файне чуть было не произнесла маскирующее заклятие, но её покровитель, понятное дело, этого не дал сделать.

В конце концов, она была его лучшей и самой важной ценностью. Она могла доверять ему — по крайней мере, до тех пор, пока её полезность себя не исчерпала.

Узы крови,подумала Файне.

Пока они шли под покровом невидимости, Файне размышляла над одним вопросом, который всегда хотела спросить — и теперь, когда очередной этап его игры подошёл к концу, девушка могла себе, наконец, это позволить.

— Ты разрешишь мне задать вопрос?

— Я определённо разрешу тебе его задать.

— Дварф, — произнесла девушка. — Это тызаплатил ему за убийство Лориэн.

Улыбнувшись, покровитель всего лишь махнул рукой.

— Лилианвиатен, — пробормотала Файне его имя.

На эльфийском это значило нечто вроде «мастер судьбоплёт». Файне знала, что некоторые звали его Лилтен. А ещё Последним Наследником, хотя он ей никогда и не объяснял, почему. Может, когда-нибудь эльф объяснит. Лет через десять. Или сто.

Это едва ли имеет значение, подумала Файне. Он был единственным в мире, кому она могла доверять: доверять, позволяя в равной степени любить и предавать её.

Иначе бы и не было доверия.

— Так Рас всё время работал на тебя? Почему ты не сказал мне? — не отступилась Файне.

— Чтобы моя игра удалась, мне нужна была твоя настоящаяреакция, так ведь? И я знал, что ты просто испортишь всю игру, — он криво ухмыльнулся. — Ты бы видела своё лицо.

Файне хотела задать вопрос, но вдруг поняла всё — весь план до мельчайших деталей. Как он использовал её, чтобы управлять событиями, и позволил ей поверить в то, что ему было дело до её мести суке Наталан.

— Мирин, — сказала Файне. — Вся игра заключалась в Мирин.

— И? — взмахом руки подбодрил её тот.

— И теперь она одна, беззащитна... — Файне нахмурилась. — Ублюдок!

Эльф смахнул со лба прядь золотистых волос.

— Я такой.

Файне не смогла удержаться от смеха. Это было настолько очевидно — так просто — и так безупречно.  Она могла только молиться Бешабе, чтобы стать хотя бы вполовину столь же предусмотрительной с возрастом — чтобы возможность отплатить Лилтену за обман возникла скорее.

— Итак... Игра пошла согласно твоим желаниям?

— Конечно, — Лилтен потянулся и зевнул. — Следующий ход за мной.

— Я смогу помочь тебе с оставшейся частью игры, — Файне прижалась к нему вплотную: словно и ищущий внимания ребёнок, и обольстительная любовница, — и промурлыкала: — Я обещаю, что буду играть по твоим правилам.

— Это мило с твоей стороны, но нет, — эльф пожал плечами. — Удача со мной, как и всегда.

Конечно, думала Файне. Ещё бы — когда ты верховный жрец Бешабы, богини неудачи, в твоём статусе определённо есть преимущества.

И он был предателем — Файне никогда не должна забывать об этом. Раньше Лилтен служил другому божеству, ещё в том, старом мире: Эревану Илисиру , если память ей не изменяла, входившему в увядший Селдарин. Лилтен Перевёртыш: верховных жрец-отступник, предпочётший собственному богу его злейшего врага.

Ей было интересно, когда он предаст Бешабу.

Файне прижалась грудью к нему.

— Ты уверен, я тебе не нужна? — промурлыкала она.

— Совершенно уверен, мой демонёнок, — сказал он. — Это мояигра, и я сыграю в неё собственными блистательными руками.

Файне потянулась, чтобы поцеловать его в щёку.

— Ты такой ублюдок, Отец.

— Да, я такой, Эллин, я такой, — Лилтен подмигнул ей и поцеловал в ответ. Его губы обжигали как огонь Ада. — Но ты — ты настолько чистокровна, насколько я смог сделать тебя такой.

Файне покраснела [56].

Эпилог

Мирин не оказалось там, где он надеялся её найти.

Слишком многое случилось между ними, а она видела самое жестокое и плохое в нём, равно как и он в ней. И всё же, он цеплялся за надежду, что всё же, всё же…

Написанная на пергаменте записка — с завёрнутым в неё кольцом Таланны — ждала его на пустом видавшем виды столе. Этот стол напомнил ему о Целлике. Сколько раз он лежал на нём, когда приёмная сестра заштопывала его раны? Сколько раз они сидели за ним, выправляя броню Тенеубийцы?

Но это был и стол Мирин — за ним он впервые увидел её, поедавшую жаркое. Всё в доходном доме напоминало о ней — запах, улыбку, память о ней.