Темное искушение

Моя хватка на ее запястье приподняла край рукава ее белого платья на сантиметр, открывая фиолетовый синяк и источник ее боли. Я отпустил ее.

Девушка — чье имя я должен был бы знать, но не знал — приложила руку ко лбу и покачнулась, явно испытывая головокружение. Я знал, что виновником был ее отец — он был моим надежным охранником. Обычно я не вмешивался в семейные драмы своих мужчин, но молча приказал Виктору поговорить с ним. Хороших слуг было трудно найти, и мне не нравилось, когда над моими издевались, так что они даже не могли нормально выполнять свою работу.

— Иди, — сказал я девушке. — Сегодня ты больше не нужна.

Она вышла из комнаты, не сказав ни слова.

Глаза Александра вспыхнули от отвращения, вероятно, поверив, что я регулярно избиваю своих слуг. Я лишь приподнял бровь, забавляясь такой демонстрацией храбрости. Его друг обливался потом и был в нескольких шагах от того, чтобы умолять о пощаде.

Наконец в дверях появилась Мила.

Я вытащил сигару изо рта, прищурившись, скользнул взглядом по ее телу и дурацкой футболке, которую дала ей Джианна, которая едва прикрывала ее задницу. Ухмыляющееся лицо Элвиса было единственным веселым лицом в комнате.

Гнев вспыхнул во мне горячим и пьянящим потоком, хотя что-то еще переплелось — что-то мрачно удовлетворенное. Это могло быть подтверждением того, что у нее явно осталось немного борьбы, но более вероятно было то, что я собирался отшлепать ее задницу за это позже.

— Иди сюда, kotyonok.

Она немного поколебалась, прежде чем подчиниться, избегая моего взгляда всю дорогу. Я приберег для нее стул рядом с собой, но так как она не подчинилась моему приказу одеться и даже не удостоила меня взглядом, я притянул ее напряженное тело к себе на колени, когда она подошла ко мне.

Жесткая поза Милы подсказала, что она не может чувствовать себя более неловко при таком расположении, но не высказала своей жалобы. Не обращая внимания на связанных и покрытых синяками мужчин с беспечностью, которой противоречило бешеное биение ее сердца, Мила решила, что проголодалась до десерта.

— Это medovik…?[62]

Остальное слово вырвалось с хриплым визгом, когда я собственнически накрыл ладонью ее киску под столом.

Либо она была лучшей дразнилкой на планете, либо Джианна была скупа на нижнее белье. Горячая, голая киска прижалась к моей ладони, и стояку, который появился с тех пор, как задница Милы устроилась у меня на коленях.

— Что на тебе? — мрачно спросил я ей на ухо.

Она тяжело дышала, тщетно дергая мою руку между своих бедер, но ей все еще удавалось издеваться надо мной.

— Футболка?

Я не мог решить, разозлил ли меня ее сарказм или возбудил еще больше.

— Почему ты не надела то, что я тебе прислал?

— Я не ношу шелк, — с жаром возразила она.

Я должен был догадаться, что у нее будут проблемы с жестоким обращением с бедными шелкопрядами.

Я находился на расстоянии секунды от того, чтобы затащить ее наверх и заставить надеть это платье, но ее реакция изменила ситуацию. У нее было мягкое сердце. Я не хотел его уничтожать. А хотел, чтобы оно было у меня на ладони.

Но сейчас моя рука занята.

Я предупреждающе сжал ее. Она втянула воздух, выгибая спину в попытке вырваться из моих объятий, но поняв, что ничего не добьется, сопротивляясь, то замерла и впилась своими ногтями в мою руку.

В глазах Альберта мелькнуло легкое беспокойство. Мой взгляд сказал ему, чтобы он забрал свою заботу и пошел нахуй с ней. Он снова перевел взгляд на Александра, чье лицо кипело.

Когда враждебность в комнате стала слишком резкой, чтобы ее игнорировать, Мила наконец-то приняла наших гостей. Она, казалось, сосредоточилась на том, у которого было красивое лицо.

— Не будь в восторге, kotyonok, — протянул я. — Он твой двоюродный брат.

Ее губы приоткрылись, хватка на моей руке ослабла, и теперь она осмотрела Александра и всю сцену более тщательно — от его связанных запястий до человека рядом с ним, до револьвера, лежащего на столе.

Я погладил ее мягкое бедро большим пальцем.

— Не лучшее время для воссоединения семьи, тебе не кажется?

Она сглотнула и, не скрывая отвращения к моему званому ужину, сказала:

— Похороны были бы лучшим временем, чем это.

Улыбка тронула мои губы.

— Как видите, мы все еще работаем над манерами моей зверушки.

Миле либо не нравилось унизительное прозвище, либо ее манеры подвергались критике, потому что ее ногти впились в мою руку, оставляя маленькие полумесяцы, если не кровь. Ее волосы были у меня перед носом, кудрявые, неприрученные, и источали слабый летний аромат. Хотя обычно меня раздражала обиженная девушка на моих коленях, которая пахла невинностью и солнечным светом, я еще не дошёл до этого.

— Ты помнишь, что я сказал твоему отцу? — спросил я ее.

Она покачала головой, не сводя глаз с Александра. Я не могу сказать, что когда-либо держал свою руку между бедер девушек, когда она с преданностью смотрела на другого мужчину. Тот факт, что он был ее двоюродным братом, не подавило разочарования, которое вспыхнуло в ней.