Темное дело

Выйдя за порог, член Конвента обратился к черни с увещеваниями, заговорив о святости домашнего очага, о неприкосновенности личности и представлениях англичан о родине как таковой. Он сказал, что Закон и Народ суверенны, что Закон – это Народ, и что Народ обязан поступать по Закону, и что правом применять силу наделены только представители Закона. Безвыходное положение, в котором он оказался, сделало Малена еще красноречивее, и скоро толпа рассеялась. Однако он навсегда запомнил и презрение во взгляде братьев, и это «Ступайте вон!» из уст мадемуазель де Сен-Синь. Поэтому, когда встал вопрос о продаже конфискованного в государственную казну имущества графа де Сен-Синя, брата Лоранс, раздел был осуществлен без особых церемоний. Клерки соответствующего ведомства оставили Лоранс лишь загородный особняк с парком и садом и прилегающую ферму, которая так и называлась – ферма Сен-Синь. Согласно распоряжениям Малена, девочка получала право только на свою часть наследства, остальное же подлежало национализации, как имущество эмигрантов, которые к тому же с оружием в руках сражались против Французской республики. В тот же вечер после этих жесточайших потрясений Лоранс уговорила кузенов уехать, опасаясь предательства со стороны представителя Конвента. Братья оседлали коней и вскоре достигли аванпостов прусской армии. В то время, когда они подъезжали к лесу в Гондревилле, городской особняк Сен-Синей окружили вооруженные люди: Мален с подкреплением явился арестовать наследников рода де Симёз. Он не посмел посягнуть на свободу графини де Сен-Синь, которая к этому времени слегла с сильнейшей нервической лихорадкой, и Лоранс, которая была еще ребенком. Что касается прислуги, то, устрашившись гнева Республики, она попросту разбежалась. На следующее утро новость о том, что близнецы де Симёз обороняли дом своей тетки, а потом бежали в Пруссию, распространилась по окрестностям. Перед особняком де Сен-Синей собрались три тысячи человек, и он был разрушен до основания с непостижимой быстротой. Мадам де Сен-Синь, которой стало хуже, перевезли в дом де Симёзов, где она и скончалась. Мишю появился на политической арене после всех этих событий, поскольку маркиза с маркизой продержали в тюрьме около пяти месяцев. Все это время член Национального конвента отсутствовал, но когда г-н Марьон продал ему Гондревилль и местные жители успели забыть, к каким последствиям привели брожения в массах, Мишю полностью разгадал его игру или по меньшей мере вообразил, что это так; Мален, как и Фуше, был из тех, у кого множество личин, и под каждой кроются такие глубины, постичь которые невозможно, пока идет игра, и которые находят объяснение только много лет спустя, когда партия уже сыграна.

В переломные моменты жизни Мален не упускал возможности посоветоваться с Гревеном, нотариусом из Арси и своим верным другом, чьи суждения об обстоятельствах и людях с позиции стороннего наблюдателя были точны, верны и беспристрастны (это продиктовано мудростью и составляет силу людей заурядных). Однако в ноябре 1803 года политическая конъюнктура была такова, что, надумай он написать Гревену в Арси, это письмо могло бы скомпрометировать их обоих. В Париже Мален, которого вот-вот должны были назначить сенатором, встречаться с другом боялся; поэтому он удалился в Гондревилль, назвав первому консулу лишь одну причину из многих, объяснявших его желание там находиться, – ту, что позволяла ему в глазах Бонапарта выглядеть радетелем за свою страну, хотя речь шла об устройстве не государственных дел, а лишь его собственных. И вот, пока Мишю, подобно дикарю, подстерегал и выслеживал его в парке, политический деятель Мален, который привык подстраивать обстоятельства под себя, привел Гревена на маленькую лужайку в английском саду – пустынное место, идеально подходящее для разговора, не предназначенного для посторонних ушей. Встав посредине и беседуя тихо, друзья могли быть уверены в том, что никто, даже спрятавшись в кустах, не мог их услышать; а если кто-то им все же помешает, всегда можно сменить тему разговора…

– Почему бы нам не пойти в дом? – спросил Гревен.

– Разве ты не видел, кого прислал мне префект полиции?

Невзирая на то что Фуше при расследовании заговора Кадудаля, Пишегрю, Моро и Полиньяка был душой Консульского правительства, министерством полиции он не руководил, довольствуясь должностью государственного советника, как и сам Мален.

– Эти двое – доверенные лица Фуше. Тот, что помоложе, молодой мюскаден с лицом, похожим на графин с лимонадом, с ядом на устах и таким же ядовитым взглядом, в VII году[29] за две недели усмирил восстание на западе. Второй – ученик и верный последователь Ленуара[30], единственный хранитель великих полицейских традиций. Я просил прислать мне простого агента и кого-нибудь из чиновников, и он направляет этих искусников! Ах, Гревен, сомнений нет: Фуше пытается разгадать мои планы. Потому-то я и оставил господ полицейских мирно ужинать в шато. Пускай хоть весь дом обыщут, они не найдут там ни Людовика XVIII, ни даже его тени!