Телохранитель для Оливки (СИ)

Дождавшись, когда мужчина покинет салон, Даниэль развернулся ко мне и яростно посмотрел в глаза. Что-то этот взгляд стал часто меня преследовать, и мне это очень не нравилось. Я бы даже сказала, такой его взгляд меня пугал.

— Оливия, послушай меня, пожалуйста, и очень внимательно. А не кажется ли, что все как раз наоборот?

— Что ты имеешь ввиду?

— Не одна ты тяжело перенесла потерю нашего сына. А то, что мама не хочет постоянно сидеть с Дамиром, не означает, что она плохой человек.

— А я и не говорила, что она плохой человек. Просто мне неприятна вся эта ситуация. Мой ребенок — моя жизнь. И мне обидно, когда она имеет в виду, что Дамир для нее — обуза. Мои родители бы…

— Послушай, Оливия! — зло прорычал Даниэль и грубо схватил за запястье, причиняя мне боль. — Она моя мать, и не смей говорить о ней в таком тоне.

— Ну тогда ты и послушай, Даниэль, — и свободной рукой так же грубо схватила его за галстук у самого горла: — Дамир — мой сын. Других вариантов, предположений и слов быть не может. И я тоже не позволю никому говорить о нем в таком тоне! Если с моим двухгодовалым малышом никто не может и не хочет провести время, тогда лучше я буду делать это сама! А ты отправляйся сам на этот долбанный вечер с лживыми и лицемерными людьми!

Он отпустил мою руку, а я его галстук, и уже хотела выйти из машины, чтобы поймать себе такси до дома, как неожиданно почувствовала легкое прикосновение к бедру.

— Оливка…

По телу прошла дрожь. Муж никогда меня так не называл, а тут вдруг… нежно…

— Милая моя, я… прости, я знаю, что бабушка может один вечер посидеть с ребенком, но… Просто у нее характер такой.

— У тебя, знаешь ли, тоже характер не подарок! — гаркнула я, действительно считая, что он очень похож по темпераменту на свою маму.

— Да я знаю, но… все равно люблю только тебя. И ради тебя я поговорю с мамой. Постараюсь объяснить ей все.

— Больше никогда не смей говорить при мне, что малыш нам не родной. Можешь считать что угодно, но он мой сын. Я носила ребенка под сердцем девять месяцев, и как бы там ни случилось, никогда не стану считать Дамира чужим. Представь, что я его сама родила! — прорычала я, а к глазам подступили жгучие слезы, готовые вот-вот скатиться по горячим щекам.

Да, мне, черт возьми, было больно! И очень тяжело, и сколько это все будет продолжаться, я понятия не имела. И, к сожалению, в этой ситуации не все зависело только от меня!

— Прости, ну прости меня. Я разрываюсь между вами. Мне не хочется и тебе делать больно, и маме.

— Но почему-то всегда попадаю я. Даниэль, прекращай так себя вести со мной. Я понимаю, что у тебя бизнес, что ты много работаешь, но я не хочу так жить! И не буду терпеть твою грубость. Ты меня знаешь. Даже несмотря на то, что я тебя люблю, ноги о себя вытирать я не позволю!

— Я извинился, — прорычал он. — И поговорю с мамой. Она изменит свое отношение к Дамиру.

— Не ради тебя, милый муж. Не ради тебя. А просто потому, что ребенок ни в чем не виноват!

Пусть знает, что я не собираюсь стелиться перед ним и терпеть выходки его мамы. А если так продолжится и дальше, то грош цена нашему браку.

Глава 3

Забрав свой чемодан, я, держа сыночка в одной руке, пошла к выходу, выглядывая своих родных. Булат с Лапочкой пообещали нас встретить в аэропорту, и теперь мне оставалось найти их взглядом.

Больше месяца не виделась с родными и ужасно соскучилась по маме с папой. В этот раз мой путь на родину был гораздо слаще и приятнее. Хотя я всегда с удовольствием приезжала домой. Но теперь… теперь у нас не очень ладилось с Даниэлем, несмотря на то, что после последнего нашего разговора о его маме вроде как все встало на свои места. Но нет, я себя чувствовала некомфортно, а потому и решила слетать в Киев, чтобы немного развеяться и поднять себе настроение. А муж был не против, сказав, что за это время успеет закончить все важные дела, а после мы отправимся отдыхать. В Испанию, где я была только раз, и то еще с родителями.

— Оливка, Оливка, мы здесь, — услышала голос сестренки, и, обернувшись, увидела семейство Богословских, забавно машущих мне руками.

— Дамирушка, смотри, вон дядя с тетей, — показала я сыночку пальцем, на что он забавно улыбнулся и тоже помахал ручкой.

— Привет-привет, малыха. Привет, Дамирыч! — поприветствовал Булат, поцеловав сначала меня, а потом звонко чмокнув моего сынишку.

Затем я сразу же утонула в родных объятиях сестренки.

— Привет, моя милая.

— Привет, соскучилась ужасно.

— И я! Привет, Дамирушка, — она тоже чмокнула малыша и снова крепко обняла меня.

— Видишь, Дамирка, как у женщин все сложно. Обнимашки, целовашки, и это они еще не плачут от счастья, — шутливо заметил Булат, уткнувшись носом в детский лобик.

— Кто бы говорил. Меня если два часа нет дома, готов на стенку лезть, — хмыкнула Ангелика, и мы все вместе расхохотались. Боже, как хорошо рядом с ними.

— Как дела, малышка?

— Все нормально. Иногда ругаемся, но с кем не бывает?

— С нами не бывает, — снова хмыкнул Богословский. — В нашей семье только я по шапке получаю.

— Ага, а я смотрю ты от этого «страдаешь». Терпишь, маешься, бедненький.