Тело в силосной башне

– То же самое говорит и мой муж, – согласилась с ней Анджела. – Он считает, что закон сегодня не интересует ни справедливость, ни мораль, и если вы пройдетесь по Пиккадилли нагишом, вас арестуют не за это, а за то, что вы мешаете уличному движению. Полагаю, полиция считает: замалчивание убийства нанесет меньше вреда полицейской дисциплине, нежели возможность автомобильной аварии. Хотя знаете, мне не кажется, что это расследование вполне типичное. Я видела подобные шоу и прежде, и у меня создалось впечатление, что коронер надеялся на убийство, потому как это привлекло бы к нему внимание общественности. Шанс прославиться.

– Разумеется, подобное оправдывает существование коронера, то же самое происходит и со страховой компанией, вынужденной произвести выплату. Почему-то принято считать, что это доставляет им радость, хотя лично я замечала, как тщательно они скрывают удовольствие от процесса. Причем всякий раз, когда мне доводилось с ними сталкиваться. О, совсем вылетело из головы. Возможно, мне не стоило такое говорить.

– Господь с вами, ни Майлз, ни я не склонны проявлять лояльность к его старой фирме. Можете говорить что угодно. Еще к слову: «Бесподобная» столь непристойно богата, что, думаю, действительно рада производить выплаты. Сразу же возникает осознание собственного величия. Вам не кажется, когда ты запросто отдаешь десять тысяч, то радуешься, как дядя, сунувший племяннику фунт-другой на развлечения? Я полагаю, оправдание собственного существования – одна из главных причин, по которой большинство людей совершают большинство своих поступков. За исключением тех, конечно, кто просто обожает вмешиваться в чужие дела. Так, вы считаете, к той статье о банде убийц следует отнестись серьезнее?

– Боже мой, нет, конечно! Она написана специально, чтобы у всех мурашки пошли по коже. Забавно, что слово «убийство» до сих пор производит такой эффект, а все остальные вещи и события мы воспринимаем настолько спокойно. Почему убийство – нечто особенное? Ведь все мы в конце концов умрем, и на свете не так уж много преступлений, способных доставить больше радости человечеству, если, разумеется, благоразумно их воспринимать.

– Тут вы, боюсь, перегибаете палку и применяете запрещенный прием. Каждый из нас знает множество человек, убивавших других людей – на войне, например, или в автомобильных авариях. Однако намеренное убийство – совсем другое. Оно говорит о том, что человек подло воспользовался каким-то преимуществом в ситуации. Убийца как бы дисквалифицирует сам себя, вот как я к этому отношусь.

– Слишком трепетно, вам не кажется? Тогда скажите мне вот что. Допустим, вы считаете какого-то человека возможным убийцей, но не уверены в этом. Как тогда вы будете к нему относиться? Могли бы вы, например, выйти замуж за такого человека? – Голова у Анджелы пошла кругом, но затем она взяла себя в руки и вспомнила: (1) пока никто, за исключением Лейланда, не считает, что Толлард имеет отношение к убийству; (2) что Толларда когда-то давно все же судили за убийство, (3) Филлис Морель не знает, что ей, Анджеле, это известно, (4) и, вполне вероятно, Филлис вовсе не думает так плохо о Толларде. Анджела почувствовала, как покраснела, и решила замести следы. – Просто меня взволновало ощущение, – сказала она, – что где-то я уже с этим сталкивалась. Вы понимаете, то, о чем я говорю, очевидно, навеяно «Намеками» Вордсворта и тому подобным. Так оно или нет, но в этой жизни, особенно поутру, просыпаясь, я часто задаю себе именно такой вопрос: могла бы я выйти замуж за человека, совершившего убийство?.. Я поняла – нет! Как-то один молодой человек, а ему нравилось делать вид, будто он в меня немного влюблен, спросил: не считаю ли я его убийцей, и если да, не возражаю ли я, чтобы он присел рядом и мы поболтали. Тут я такое выкинула, сама до сих пор удивляюсь. Не потому, что считала его убийцей, просто у этого мужчины был противный, типично оксфордский говорок. Насколько помню, я здорово его разозлила: сказала, он производит на меня впечатление человека, не способного на убийство. Теперь что касается вашего вопроса. Думаю, все зависит от обоснованности подозрений. То есть, я хочу сказать, если человека подозревают в убийстве лишь потому, что целый ряд внешних обстоятельств указывает на наличие в его доме множества тупых и тяжелых предметов, то беспокоиться не о чем, если принять во внимание то обстоятельство, что он не из тех людей, кто способен на убийство. Если этот человек подозревается в убийстве из-за склада характера, по тому, какое у него было прошлое, и его не смогли привлечь к ответственности лишь из-за отсутствия или недостатка улик, я, разумеется, еще дважды подумаю. Не хотелось бы ложиться с таким человеком в постель, думая, что можешь стать следующей в его списке.

Филлис Морель долго и пристально рассматривала свою кофейную ложку. Потом она сказала: