Тело в силосной башне

«Он снял подтяжки и туфли для гольфа, которые на нем были, и сменил их на пару легких теннисных туфель на резиновой подошве. Туфли для гольфа, подбитые тяжелыми гвоздиками, нашли под туалетным столиком, подтяжки перекинуты через спинку стула. Лакей был совершенно уверен, что все эти предметы тут не находились, когда он приходил прибраться в комнате после ужина». Да, Бридон заметил теннисные туфли в силосной башне, но никак не мог вспомнить, были ли они на Уорсли во время ужина или нет. Это стало первым, впрочем, слабоватым намеком на намерение Уорсли добраться до силосной башни. Туфли для гольфа, подбитые гвоздиками, только мешали бы, а вот в легких туфлях на резиновой подошве очень удобно подниматься по стальным скобам. Однако, разумеется, у мужчины могли быть и другие причины переобуться именно в теннисные туфли на резине – поступь в них почти неслышная. Значит, Уорсли нуждался в тишине. Впрочем, у мужчины могло быть множество других мотивов выйти из дома в ночь, не имеющих отношения к силосной башне. Если же существовало множество мотивов сменить обувь, по какой тогда причине понадобилось снимать подтяжки – и чтобы брюки не свалились, потуже затянуть их ремнем? Разве что мужчина знал о нешуточных физических усилиях? Уорсли мог сделать подобное, чтобы было удобнее карабкаться вверх, но это вряд ли являлось истинной причиной. Еще одно, если вдуматься, ставящее в тупик обстоятельство, – Уорсли, всегда одевавшийся несколько консервативно, обычно носил накрахмаленный воротничок. Тот самый воротничок нашли на теле, и все говорило о том, что его оторвали, причем с силой, поскольку пуговица, на которой он держался, отлетела. Если Уорсли выходил, зная, что от него потребуются большие физические усилия, и даже снял лишние подтяжки, почему тогда оставил туго накрахмаленный воротничок, стесняющий движения?

Тот же самый лакей поделился весьма важной информацией, не дошедшей до ушей хозяев и гостей дома, а также путем ряда манипуляций представителей правосудия не оглашавшейся на слушаниях, – как выяснилось, по личному настоянию Лейланда. Именно: «говорит, звонок в библиотеке прозвенел тем вечером примерно в десять минут одиннадцатого, он тут же отправился туда и увидел Уорсли, сидевшего за столом и писавшего. Не уверен, точно не помнит, как тот был одет – к примеру, обувь. Уорсли позвал его сказать подать ему завтрак утром в постель в десять. Это было необычно, поскольку Уорсли имел привычку вставать рано и спускался к завтраку к девяти». Такова новая пища для размышлений. Во-первых, эти свидетельства, если они надежные, помогали более или менее точно определить время смерти. В последний раз Уорсли видели в половине десятого. Теперь же становилось очевидно, сорок минут спустя он был еще жив – когда все они находились в гостиной, еще до того, как Халлифорд отправился посмотреть, открыты ли ворота. Почему Лейланду понадобилось утаивать эту информацию? Возможно, тот хотел, чтобы у суда создалось впечатление – смерть наступила, когда еще не совсем померк дневной свет, – и оставался чисто теоретический шанс отыскать потерянную в силосной башне трубку. Как бы там ни было, но эти показания не прозвучали. Кстати – на какую сторону дома выходили окна комнаты Уорсли? Определенно на реку, и к началу гонок с фасада свет в них виден не был, в отличие от света из других окон, выходящих на лужайку перед домом.