Тело угрозы

Женщина. Ну и что? Он их никогда не чурался, ни тогда, когда была еще жива Таня, ни тем более потом, оставшись вдовцом. Секс был столь же естественным, как еда или сон, и проблем с этим не возникало, хотя всегда приходилось платить – не обязательно деньгами, конечно, он не любил профессионалок, – но он давно знал, что все в жизни должно оплачиваться – иначе везения не будет, это было одним из фундаментальных правил игры. Сейчас, правда, на эту сторону жизни он тратил меньше сил и времени; но это было естественным: время уходит, и в человеке все постоянно меняется, одно на другое, страсть – на спокойствие, например. Поэтому на борту «Орла» не оказалось у него ни единой спутницы: их участие не планировалось. Все правильно, так и должно быть. Что же это в нем сейчас вдруг взыграло? Бес в ребро толкнул?

Но слово продолжало звучать, все так же таинственно и приманчиво. Женщина! Гридень рассердился. Да что, в самом деле, он не мальчик! Ну, увидел в свете звезд этакую романтическую фигурку. И развезло. К черту! Полно важных дел.

Он снова ухватился за бинокль. И даже не опустил, а уронил его, чуть ли не швырнул о палубу – ремешок помешал.

Потому что понял вдруг – или кто-то другой за него понял и сказал на ухо: да не женщина, старый осел! Не вообще женщина! А вот эта самая! Ты же о ней думаешь с того раза, когда впервые увидел! Помнишь – мельком, выезжая из своих ворот, понятия не имея – кто это и почему… Она же в тебя запала. Но ты испугался. В постели общаться ты привык, а прочего – боишься. И обманываешь, только кого? Самого себя? Ее-то ведь не обманешь: она женщина, и она это почувствовала в тот миг, когда это у тебя возникло. Так что же ты?..

Да если почувствовала и ничего не сделала – возразил он своему шептуну, – значит, ей это ни к чему, она не одобряет. Не хочет. А вести осаду по всем правилам галантного искусства – прости, недосуг: и возраст, да и время, сам видишь, какое. Ведь если я сейчас…

Он запнулся мыслями. Потому что фигурка в отдалении шевельнулась наконец. Повернулась. Гридень понял, что ею увиден. Хотел отвернуться – и не смог. Зина сдвинулась с места и пошла – легко, не придерживаясь за леер, словно по городской площади, а не по палубе, сырой от неизбежных брызг, хотя слегка и покачивало. Когда она была уже в двух шагах, он непроизвольно шагнул навстречу. Качнуло. Он обнял ее – чтобы не поскользнулась, не упала, не дай Бог. Она не противилась. Сказала только:

– Ну, что делать – это, наверное, сильнее нас?

Он засмеялся от радости, не размыкая рук.

– Сильнее.

Все стало вдруг так ясно, что говорить, собственно, почти не пришлось: вместо слов были ощущения как бы восприятия мыслей, а скорее – чувств другого человека в чистом виде, когда не приходится втискивать их в речевые рамки. Временами они по очереди – бинокль на двоих был один – смотрели туда, где должно было находиться и в самом деле находилось небесное тело. Бинокль передавали друг другу медленно, как великую ценность, хотя, конечно, не в нем было дело: каждый раз отдавался весь мир. Они не целовались даже: знали, что все, чему должно быть, никуда не денется, но для всего есть свое время и место. А сейчас – сейчас просто…

– Ой! Что там?

– Ты о чем?

– Посмотри быстро. Там что-то случилось…

Гридень перенял бинокль бережно, но навел быстро. И в самом деле: словно разлетались искры. Как если бы кресалом ударили по огниву. Далеко-далеко. Там, где находилось тело с собачьей кличкой. Хотя – и не очень уже далеко…

– Что-то столкнулось с ним, – проговорил Гридень почти уверенно. – Но его ведь не атаковали. Еще нет. Не готовы. Метеорит? Во всяком случае…

– Там, рядом с телом, два корабля – наш и американский. Я сама их наблюдала.

– Да, кажется, мне что-то докладывали. Может быть, затеяли новый обстрел бортовыми ракетами?

– Спустимся, – предложила первой она. – Наверное, будут что-то сообщать.

– Да, конечно. Прости, по трапу пойду первым – если оступишься…

– Да.

– Я сразу на связь. А ты тем временем можешь сразу переехать. Там не заперто.

Зина кивнула. Наверное, в других условиях можно было бы и не так скоропалительно; но когда жить осталось, может быть, считанные дни, невольно начинаешь торопиться жить. И почему-то так хочется этого, как никогда еще ни с кем не желалось. Или это только кажется?

Нет, уверила она себя. Так оно и есть. Наверное, так и должно быть.