Текущие заметки

Чтобы ни говорила дума, мы, избиратели, должны думать о себе сами и готовиться к борьбе за нашу жизнь, которой со всех сторон грозят. В «Правительственном Вестнике» публикуются ко всеобщему сведению угрозы со стороны вождей черных сотен, рассеянных по всему лицу земли русской. В думе министры свидетельствуют, что все делается ими и их подчиненными согласно законам. Никаких собрании нигде не разрешается, и в тоже время минский губернатор Курлов циркулярно, и даже несекретно,[2] предписывает своим подчиненным помогать действиям «союза русского народа», который вооружает револьверами и другим оружием местных золоторотцев. Отцы духовные благословляют свою паству на воину с «внутренним врагом», а генералы Каульбарсы рекомендуют солдатам «рвать этого врага зубами», если в руках не окажется чего-либо более подходящего. Ведь, если хоть часть этих многообещающих начинаний будет осуществлена, то от нас, избирателей, останется разве одно печальное воспоминание, пока дума будет услаждать себя и нас «переходами к очередным делам».

Не будем обманываться больше, не будем тешить себя надеждами… хотя бы даже на кадетское министерство, или выражаясь стилем думы – «Министерство из думского большинства». В самом деле, не будем трусить и взглянем прямо в лицо надвигающейся грозе.

Допустим невероятное, но возможное: осуществится в жизни боевой клич кадетов, министры-бюрократы низвержены и совет министерский составлен из кадетов. Министры – внутренних дел, финансов, землеустроиства, народного просвещения назначены из кадетов. Пусть даже во главе совета поставлен «министр без портфеля», сам П. Н. Милюков. Дума встречает их аплодисментами, страна – радостными воплями, печать – хвалебным гимном на мотив: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс!» И что же дальше? А г. Барач в это время врывается в мою типографию и, на основании приказа градоначальника, храброго усмирителя тамбовских мужиков, фон-дер-Лауница, разбивает мой шрифт, рвет журнальные листы, а авторов, редактора и издательницу препровождает в участок, обещая нас всех там разделать под орех, «избить до смерти, и никто ничего не узнает». А генерал Бадер устроит еще погром в Белостоке, при самом «примерном поведении войск», предоставив газетчикам лгать, сколько им угодно. А генерал Каульбарс, или свежеувенчанный лаврами в ресторане Эрнеста генерал Рененкампф, устроит кровавую баню, пред которой померкнут его сибирские подвиги. И генералов Бадеров, и храбрых победителей девиц, поручиков Миллеров, и доблестных приставов Барачей, у нас хоть отбавляй. И все они остаются, вкупе и влюбе, при кадетском министерстве с «самим» П. Н. Милюковым во главе, как остались при думе и министерстве г. Горемыкина с «джентельменом» Столыпиным и с «законоведом» Щегловитовым. Да не только остались, но процвели и украсились новыми лаврами, а г.г. офицеры особо прославленных, за счет наших обывательских шкур полков высокими удостоены наградами. Я решительно не вижу, что с назначением кадетского министерства изменится в этой области, где сыск, нагайка, штык и пулемет являются единственным argumentum ad hominem? Неужели мне, избирателю, погибающему от дикого произвола того или иного Барача, Лауница, Бадера или Рененкампфа, будет служить утешением тот превосходно написанный циркуляр, который по случаю учиненного надо иною насилия издаст П. Н. Милюков? Или та патетическая речь, которую скажет наш «Мирабо», г. Родичев, в роде утешения, посланного им жертвам в Риге, что «их предсмертные судорги служат последними судоргами смертной казни»? А если еще к тому же фон-дер-Лауниц конфискует газеты, в коих этот циркуляр мог бы появиться и пролить бальзам утешения в мою кадетскую душу, – то будет мне «последнее горше первого». Ибо при Горемыкине я все же, хотя и неосновательно, мог еще тешить себя надеждами на П. Н. Милюкова, как до думы уповал на думу, а при бумажных циркулярах П. Н. Милюкова – «кому повем печаль мою», на кого возложу надежду против реальной нагайки Барача?