Текст как текст

Наконец, все чинно расселись, рассуждая о величии и значении простого русского графа. Основной мотив сохранялся: близость к простому и русскому народу. Мне нечего тут было добавить, и так само сложилось, что слово мне было предоставлено в последнюю очередь. Я не знал что, но в руках у меня был спасительный посмертный том, и я заявил, что пора бы предоставить слово самому Льву Николаевичу и зачитал его соображения о патриотизме как о «последнем прибежище негодяев». Фо па.

В Ясной Поляне меня занимало что-то свое.

Например, я как бы понимал, зачем в огромном доме граф работал в самой неудобной подвальной комнатке за самым крошечным столиком.

Или, например, зачем валялась в траве на боку пудовая гиря, с которой Лев Николаевич баловался до старости. Как же он над собой работал! …как над текстом.

На поле между Ясной Поляной и следующим толстовским имением баловались молодежные дружины из Тулы, любители старинных битв: сражались на своих картонных мечах, целились в кочан капусты из лука. Я не попал по мишени и пошел одиноко пешочком, насколько удавалось вдаль. Тут внезапное воспоминание привиделось мне в густой траве: будто так начинался не перечитанный мною «Хаджи Мурат». Сломанный репейник, все еще продолжавший жить!

Нет, не даром был так прижимист с публикацией «Хаджи Мурата»! Будто ему еще и еще раз необходимо было что-то в нем улучшить. Это уже когда он привык к упрекам, что перестал быть художником и слишком увлекается поучениями и проповедью, Лев Николаевич занял тут вполне пушкинскую позицию:

…Ты сам свой высший суд,
Всех лучше оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И в детской резвости…

«Детская резвость» новой толпы уже мало волновала великого старца, и он свысока не захотел переубеждать ее. «Хаджи Мурат» слишком нравился ему и он охранял его как доказательство художнической состоятельности.

Идея «Памятника последнему произведению», приуроченного к столетию со дня смерти Льва Толстого восхитила меня. Исподволь я расспросил правнука можно ли установить место, где Льва Николаевича посетил замысел «Хаджи Мурата», ведь оно с такой выпуклостью описано на первых страницах повести.

Владимир Ильич согласился со мною.

Памятник, в моем представлении, должен был бы представлять стоящий на стелле кованный сломанный репейник, эскиз которого так точно выписан Толстым12. К этому можно было бы приурочить факсимильное издание посмертного тома 1911 года.

Исполнитель тут как тут. Алексей Лукьянов, кузнец из Златоуста, кстати отличный прозаик.

«Летят за днями дни»… и вот уже только год остался на исполнение замысла.

Хотя бы раз в жизни успеть что-либо вовремя!

7 сентября 2009

X. Буква и судьба

Полуписьменные сочинения

В НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЕ отец научил меня игре в слова. Мне она понравилась гораздо больше, чем игра в города. Бралось некое длинное слово, и из его букв составлялись слова помельче, выписывались в столбик, потом сличались, совпадения вычеркивались. Ценились полновесные, одинокие слова: такие как кот – ток или кит – тик вообще отбрасывались. Побеждало острословие, своего рода русский пазл.

Лет через тридцать после этого опыта я мог себя застать за изобретением иностранных имен для «Преподавателя сим-метрии», перевода с воображаемого иностранного, перешитых из имен родственников и друзей. Имена показались мне естественнее и необычней, чем тот стандарт, что приходил мне на мой русский ум. Занятие было достаточно изысканно маразматическое, чтобы оправданно отвлекаться от невыносимости творческого процесса. Еще лет через тридцать, уже с возрастом, в метро и больницах, возможно, борясь со склерозом, я стал играть в слова в уме, без бумажки, образуя нечто из названий станций и медицинских кабинетов.

И когда в поезде у меня из Красной стрелы получилось: страна – трасса – стакан – расстрел, – я понял, что это достаточно точное описание страны и эпохи (ложечка так же позвякивала в стакане, как и в тридцатые). Дальнейшие упражнения привели меня к выводу, что мир сложного слова до какой-то степени описывается словами, из него образованными.

Если это и не каббалистика, то метафизика звука, потому что почему стол или стул означают стол и стул, осталось незаконченным в начальном образовании.

И вот, лежа на больничной койке и полагая свой путь вполне законченным, я прошел по этому принципу курс русской литературы, от Золотого века до Серебряного. Пусть, кому не лень, обвинит меня в натяжках… я же был потрясен: чем мощнее судьба, тем отчетливей и неповторимей кличевое (хорошая опечатка!) ключевое слово. Конечно, имена, даваемые при крещении… но и фамилия, доставшаяся в наследство! Но чтобы имя, помноженное на фамилию, описывало как характер творчества, так и судьбу! Нет, это было уже слишком… Однако черт, предтеча