Техноэкономика. Кому и зачем нужен блокчейн

Но и за двадцать лет до того XXIII съезд торжественно провозглашал: «Главным источником роста производительности труда должно быть: ускорение научно-технического прогресса и повышение эффективности общественного производства на основе развития и внедрения новой техники и прогрессивных технологических процессов». Не хватало разве что упоминания о нанотехнологиях.

Мираж новой «электрификации» не покидает российских горизонтов.

Как ни удивительно, понимание сути проблемы и способов её решения за девяносто лет не изменилось. Вновь предлагается «радикальное повышение эффективности экономики, прежде всего на основе роста производительности труда». Считается, что «реализация инновационного сценария развития позволит нам добиться кардинального повышения производительности труда. В основных секторах российской экономики должен быть достигнут как минимум четырехкратный рост этого показателя за 12 лет»…

Конечно, сделаны нужные оговорки: «В целом, необходимо развитие рыночных институтов и конкурентоспособной среды, которая будет мотивировать предприятия снижать издержки» и т. п. Но ведь и Ленин призывал «черпать обеими руками хорошее из-за границы: Советская власть + прусский порядок железных дорог + американская техника и организация трестов + американское народное образование». И XXIII съезд предписывал «расширить хозяйственную самостоятельность и инициативу предприятий, повысить ответственность и материальную заинтересованность в результатах своей деятельности».

Стоимостное мышление, проблема сверхнизкой капитализации российских активов, как видно, по-прежнему непосильны для экспертно-аппаратного истеблишмента.

Давайте посмотрим на вещи, понятные человеку с неповреждённым здравым смыслом и средним неэкономическим образованием, самые приземлённые – к примеру, на земельный рынок. Возьмём, скажем, Пензенскую губернию, проведём по глобусу линию широты и проверим, сколько стоят земли в сходной природно-климатической зоне. Будем для ясности вести речь только о землях сельхозназначения с достаточно высоким бонитетом. Оставим до поры в стороне пустующие или «неотмежеванные» земли. Нас интересуют сейчас только те, на которых действуют профессиональные операторы, успешно ведущие агробизнес. Выясняется, что в Польше – а Варшава с Пензой на одной широте – такая же точно земля стоит в 5 раз дороже. А ещё чуть западнее – в Нидерландах – аж в 30 раз. Что, польские фермеры бегают в пять раз быстрее наших? А голландские пашут лазерным наноплугом?

Чем чревата абстракция «низкой капитализации» для собственника земли? Если я – российский колхозник или фермер – хочу под залог своей земли взять кредит, чтобы обновить агротехнологии, то для меня кредит будет в 5 раз скупее, чем у поляка или венгра, в 30 раз скуднее, чем в Голландии. Не повысив сперва стоимость своих активов, мы не сможем повысить ни их эффективность, ни мощность. Трактор не купим, управленцев не наймём, зарплату рабочим не увеличим, потому что банк прежде всего смотрит на залоговую стоимость – а земля наша не стоит ничего! Подъём к нанотехнологиям обрывается уже на взлётной полосе. Стоимость – простейшая, исходная мера производительности, первое условие её повышения.

Почему же познанская земля радикально производительнее пензенской? Этот вопрос не стоит ни в политической, ни в стратегической повестке дня. Академии наук не до него, она занята собственными обесценившимися активами.

И здесь проблемы № 1 и № 2, линии кадров и производительности – смыкаются:

Парадигма управления стоимостью – скрытый мотор непонятого нами «Капитала» – вторично доползла к нам с просвещённого запада в качестве новейшей управленческой моды. Но сегодня считается: чтобы управлять стоимостью, нужно нанять выпускника Уортона за сотню штук в месяц, который соберёт команду обладателей MBA и сядет колдовать. Это совсем не смешно. Красная цена управленца, занимающегося стоимостью земли, должна быть равна средней зарплате по стране. Курсы – трёхмесячные, образование – среднее, это, в общем-то, нехитрая вещь. Когда-то наша страна такие проблемы умела решать. В 1929 году понадобились кадры для проведения коллективизации (здесь не обсуждается ни её целесообразность, ни методы). На кратких курсах, включающих стажировки, было подготовлено 25 тысяч операторов из числа рабочих. Они отправились в деревню и в сжатые сроки совершили социальный сдвиг формационного характера. Сопоставимые по масштабам задачи стоят сегодня перед страной, и придётся решать их с должной эффективностью.