По дороге в город Овруч увидел колонну полка новеньких СУ-76. Сердце мое учащенно забилось. Если не попаду в свой полк, так хоть в этот попрошусь. Начальник штаба в щегольском меховом жилете, подозрительно оглядев меня — в шинели с выдранной полой, небритого с обмороженным лицом и изжеванным танкошлемом на нечесанных патлах — посоветовал набраться сил, привести себя в вид, достойный сержанта Красной Армии. Надо полагать, что он был прав.
В Овруче. узнав, что я механик-водитель и шофер, меня “купил" представитель 26-й отдельной роты охраны штаба 13-й армии. Там меня посадили на единственный в роте трофейный танк T-IV. Попробован его на ходу и проехав на нем несколько десятков километров, я мог оценить его ходовые качества и удобства управления. Они были хуже, чем у СУ-76. Громадная семискоростная коробка передач, расположившаяся справа от водителя, утомляла жаром, воем и непривычными запахами. Подвеска была жестче, чем у СУ-76. Шум и вибрация от мотора "Майбах" вызывала головную боль. Танк пожирал огромное количество бензина. Десятки ведер нужно было заливать через неудобную воронку. Вернувшийся старый механик-водитель стал настойчиво добиваться. чтобы его посалили на прежнее место. Против меня он стал плести интриги: дескать, Уланов ленив, много спит, машина грязная, комсомольский билет потерян. И добился своего. Место это было тепленькое — штаб армии ближе двадцати километров к переднему краю не приближался. А н танке было не более 5 снарядов к 75-мм немецкой пушке. Но, надо отдать ему справедливость: разобравшись с моим утраченным комсомольским билетом. он добился того, чтобы мне был выдан новый, а меня пересадили на броневичок БА-64.
В мае 1944 г. мне предложили поехать на учебу в Московское танковое училище. Я с восторгом согласился. Но вместо Москвы нас, несколько человек, посадив в машину, привезли в город Кременец на трехмесячные курсы младших лейтенантов 13-й армии. Наши протесты не возымели действия. Последовала угроза исключения из комсомола. Пришлось смириться. На трехмесячных курсах готовили командиров стрелковых и пулеметных взводов. Я попал в пулеметный. Основными предметами обучения была политподготовка. тактика и материальная часть. Требовалось. чтобы курсант мог с завязанными глазами разобрать и собрать пулеметы “Максим”, ДП и немецкий МГ-34. В конце августа 1944 г. я был выпущен младшим лейтенантом, командиром пулеметного взвода. При формировании части в городе Дембе в Польше получил взвод из 18 человек, три пулемета “Максим” на станках Соколова, пулеметные патронные коробки и другое имущество. Чувствовал себя неуютно. На мое счастье в полк приехал офицер. В кожаной куртке и с танковыми эмблемами. Согласно директиве штаба фронта он отыскивал самоходчиков. по разным причинам попавшим в пехоту. Подойдя к нему, я сообщил, что я механик-водитель СУ-76.
— А командиром орудия сможешь быть?
— Смогу.
Через 15 минут, сдав свой взвод заместителю. я сидел в грузовике, увозившем «выловленных» самоходчиков.
В 1228-м самоходно-артиллерийском полку я получил старенькую, но исправную машину. Механиком на ней был харьковчанин Писанко 1927 г. рождения. Худенький, слабенький с красным носом. Но очень исполнительный. Дорогой Писанко! Ты спас мне жизнь, вовремя остановив машину на ночной переправе через Вислу, когда я, идя впереди, неожиданно провалился в пролом настила…
Наводчиком у нас был Мигалатьев — артиллерист еще с Первой мировой войны. Заряжающим — Царев с тяжелой 152-мм самоходки, радующийся тому, что не придется таскать сорокапятикилограммовые снаряды. У нас-то они весили всего по 6.5 кг. Вскоре мы получили инструктаж. как бороться с «тиграми». Небольшого роста генерал-танкист коротко и убедительно изложил суть вопроса: "Становитесь по две машины. Одна открывает огонь и, пятясь назад, выманивает “Титра". Когда он подставит свой бок, другая бьет по нему с расстояния не более 300 м". Наука была предельно простая!
После ночного пяти десяти километрового марша и форсирования Вислы мы зарыли в капониры пять машин нашей батареи на километровом фронте. С восходом солнца немецкая артиллерия начала обстрел наших позиций. Он продолжался до темноты. Так продолжалось трос суток. Я обратил внимание на то. что многие немецкие снаряды не разрывались. Точных подсчетов не вел. было не до того, но примерно из 10 снарядов два не взрывались. Один снаряд влетел в бруствер моего капонира и не взорвался. Сначала мы на него косились с опаской. Потом привыкли и успокоились.