Техник-ас

– Слышно, – вступил в разговор Данилин. – Корнет сейчас в санатории ВВС долечивается. Надеется встать в строй, хотя врачи и думают иначе. Что-то там у него неважно со здоровьем, могут и списать.

– Слушай, Олег. – Я едва не хлопнул себя по лбу. Обрадовался встрече и совсем обо всём забыл. – Передай по своему ведомству вот эти две тетради, – достал я из тумбочки обе тетрадки. – Я тут кое-что набросал от нечего делать. Пусть покажут специалистам, может, что-то стоящее получилось.

– Да едрён батон! – (Во, моё словечко уже в народ пошло.) Гайдар аж вскочил на ноги. – Я же о самом главном забыл. Тебе письмо просили передать. – Он достал из командирской сумки конверт и протянул его мне. – Эх, заставить бы тебя плясать, да плясун из тебя сейчас тот ещё.

– Должен буду, – буркнул я, пытаясь открыть конверт.

Руки почему-то не слушались. Наконец мне удалось извлечь исписанный аккуратным девичьим почерком тетрадный листок.

– Ну, мы это, пойдём. – Гайдар с Данилиным понимающе переглянулись и встали. – Ребята тут тебе, командир, гостинцы собрали. Вот. – Аркадий поднял с пола не замеченный мной вещмешок и положил в ноги на кровать. – Ты давай поправляйся. Ждём тебя. Мы по возможности ещё заглянем к тебе.

Как ушли Гайдар с Данилиным и вернулись в палату «курильщики», я просто не заметил. Я не читал письмо, я буквально пил его строчки и не мог напиться. Вроде ничего особенного в этом письме не было, но тепло от него согревало душу. Света писала, что всё у них хорошо, письмо моё она получила. Ребята обеспечили их с Катюшкой продуктами надолго. Желала мне поскорее поправиться. Передавала приветы от Катюшки и Евдокии Александровны, и в самом конце, внизу письма: «Люблю. Целую. Жду и скучаю. Твоя Светлана». А на обратной стороне письма – рисунок от Катюшки: цветы, красный флажок и самолёт с красными крыльями.

– Слушай, писарь, – подсел ко мне на кровать танкист, – а это кто был?

– Да это наши, штабные, – отшутился я. – По случаю проездом в Москве, вот и навестили. Гостинцы вон передали.

Гостинцы пришлись всем по вкусу. Колбаса, солёное сало, несколько банок тушёнки и несколько плиток шоколада. На самом дне обнаружилась фляжка с приятно булькнувшим содержимым. Фляжку сразу припрятали. Вечерком можно будет пустить её по кругу, благо закуска есть. Не забыли в гостинцы положить и кисет с отличным табачком, и несколько пачек с папиросами – явно работа Кузьмича, чувствуется его хозяйственная рука. Знает, что я не курю, но также знает, что в госпиталях с куревом плоховато, вот и сделал подарок всем болезным.

Плитка шоколада в подарок дежурной медсестре позволила нам спокойно посидеть после отбоя. Во фляжке оказался превосходный коньяк. Говорите, что закусывать коньяк салом и колбасой – это моветон? Да ничего подобного. Всё пошло как родное. Засыпали все довольные и умиротворённые.

В госпитале я провалялся в общей сложности три месяца. За это время моё инкогнито было раскрыто. Однажды утром на пороге палаты появился Данилин.

– Собирайся, поехали. С тобой хотят поговорить. Врачи разрешили ненадолго отлучиться из госпиталя.

– Вот прям так ехать? – показал я рукой на больничную пижаму.

К тому времени я уже ходил вполне нормально, лёгкое почти не болело, но вот шея упорно не хотела нормально поворачиваться. Хорошо хоть бандаж с неё сняли, а то надоела эта жутко неудобная штуковина просто дико. А вообще мне неимоверно повезло, что осколок всего лишь впился в позвонок, но не разбил его.

– Обижаешь, командир.

Он махнул рукой кому-то за дверью, и в палату занесли новенькую форму со всеми моими наградами. Надо было видеть лица и отпавшие челюсти моих сопалатников, когда я переоделся и повернулся к ним, так сказать, фасадом. Это, что называется, полнейшее охренение.

– Вспомнил! – хлопнул себя по лбу ладонью Калужный. – Писарь, говоришь? И сколько сбитых у этого писаря?

– Ровно сотня, Коль.

– А что ты нам здесь цирк устраивал и штабным назвался?

– Да вначале вроде как шутка была, а потом как-то случая не было, – виновато пожал я плечами. – Вы уж извините меня, мужики.

Отвезли меня в хорошо знакомое любому здание на Лубянке, сейчас это площадь Дзержинского. Пройдя несколько постов, мы остановились у двери приёмной. Данилин молча кивнул мне на дверь, а сам сделал полшага назад. Понятно, дальше идти одному.

Берия на меня особого впечатления не произвёл, хотя взгляд у него да, колючий. А так, если не знать, кто он такой, то его можно было бы принять за обыкновенного чиновника. Хотя, пожалуй, в стране нет такого человека, который не знал бы в лицо или по фото в газетах этого человека.

– Проходите, товарищ майор, присаживайтесь, – кивком показал Берия на стулья, стоящие вдоль большого стола для совещаний. – Мне доложили, что вы ещё не совсем отошли от ранения. Как вы себя чувствуете?

– Благодарю, товарищ нарком внутренних дел, уже лучше.

– Вот и хорошо. – Лёгкий акцент в его голосе всё же чувствовался. – И давайте без официоза. Обращайтесь ко мне по имени-отчеству, мне так привычнее. К тому же вы не мой подчинённый, так что субординация при этом не пострадает.