А у нас, пожилых, одна радость — телевизор вечером посмотреть, — смеется женщина постарше.
Ну а что еще делать, с дедом, что ли, ругаться, — отвечает женщина помоложе.
Инаугурация сегодня эта. — По «г» женщины постарше я понимаю, что мы землячки. — А еще Олимпиада будет…
Ой, вот Олимпиаду очень жду. — Женщина помоложе кладет ладонь на грудь. — Ну, вот очень!
Слева люди в летней одежде бегут, а на них надвигается уже двойной ряд омоновцев. В их руках дубинки, они шагают быстро и не так стройно, как до этого. Справа — белоснежный чистый собор на территории Кремля.
Я впервые наблюдаю за политическим событием и не могу оторваться. Я зачарована обеими частями экрана.
Теперь на весь экран — Белый дом. Перед входом в здание стоит машина, рядом с ней — человек. Все остальное — пустота. Напряжение видно и слышно. Даже через плохие наушники и с маленького экрана. От гигантского чистого здания отделяется крохотная точка. Камера надвигается, и я вижу, что это человек, который идет стать президентом.
Корреспондентка с розовым микрофоном стоит на фоне омоновцев, они никуда не идут и будто выжидают. Корреспондентка говорит, что Никитский бульвар оцеплен. И что задержания проводились прямо в кафе «Жан-Жак». Только столы и стулья летели, добавляет она.
Видео начинает замирать, трансляция все время прерывается. Мы отъезжаем все дальше от Москвы, поэтому интернет заканчивается, связь с московской жизнью заканчивается тоже. Иногда в уши влетают обрывки фраз, а на экране всплывают новые кадры.
…Их ждали активисты, люди, которые вышли на акцию «Белый город».
Все снова зависает. Потом на несколько секунд трансляция возобновляется. На экран наезжает клин из мотоциклов, мерцающих синими и красными огнями. За ними — черная машина.
После этого интернет обрывается насовсем. Вместо шкалы сети в правом верхнем углу — крест. Я обновляю страницу снова и снова. Потом начинаю колотить пальцем по экрану. И как бы в отдалении от самой себя слышу собственную истерику.
Я помню, как меня обнимала крупная женщина — та, что постарше. От нее пахло огородным потом и сладкими блинами.
Ну что ты, солнышко. Рассказывай, куда едешь.
Домой.
Я уже не плакала, но могла только шептать. Женщина переспросила, и я сказала еще раз. Домой.
Вот и хорошо, что домой. Мама встретит?
Да.
Ну вот, сейчас мама тебя встретит, и все будет хорошо.
Эпилог
Я боялась ехать домой. Села в поезд только потому, что во мне не осталось никакой решительности. За двадцать пять часов пути я выплакала всю Москву, а вместе с ней — и Веру. К дому подъехала облегченной.
Родители пожарили шашлык и позвали двух своих друзей. Мы выпили немного вина и объелись. Меня никто не спрашивал о Москве — думаю, об этом позаботилась мама. Когда все ушли, папа попросил прощения за то, что не приехал тогда на ноябрьские. На самом деле он не хотел, чтобы я видела, как тяжело ему дается разлука со мной.
Я вдруг поняла, что на родине все улеглось. Мама, папа, бабушка и дедушка будто бы пережили тяжелый период и начали выращивать из наших отношений что-то новое. Впервые за долгие годы я почувствовала, что могу положиться на семью. Я позволяла заботиться о себе, отвечала на ласку и соглашалась на все поездки по курортным местам. Ходила к бабушке с дедушкой и помогала им собирать ягоды. Втроем мы рассматривали старые фотографии и перебирали одни и те же истории. Иногда к нам присоединялась мама.
Но когда я оставалась одна, в голову прыгали мысли, от которых я никак не могла отбиться, и часть из них касалась Веры. Я не понимала, почему меня возненавидела моя первая и единственная лучшая подруга. Хотя вопрос был скорее в том, зачем я так сблизилась с той, кто с самого начала меня ненавидел, и отчего мои отношения с женщинами вообще никогда не складывались. Похоже, дыра во мне осталась не после Веры, а была до нее.
К концу поездки я решила больше не общаться с Верой, хотя не представляла как: через неделю начиналась сессия. Пелена не накрыла меня, а в голове наступила такая ясность, какой не было даже с Петей. Но я была очень слабой и боялась снова попасть в ту же стиральную машинку из конспектов, учебников и мути.
Я написала Саше и рассказала ей обо всем. Попросила как-то помочь мне. Думаю, она винила себя в случившемся и решила нести ответственность. Хотя не сомневаюсь, что Саша помогла бы и без чувства вины.