Тебе посвящается

Тушнов отрицательно качает головой и говорит Але­ше: «Ну, я пошел. Пока», а Флоре Александровне: «До свидания». И направляется в прихожую. В это время Флора Александровна громко зовет, протяжно выкликая каждое имя:

– Зоя, Саша, Виктор, – к столу!..

В прихожей, где теперь нет никого, кроме него с Але­шей, Тушнов внимательно осматривается и неторопливо натягивает пальтишко.

– А велосипед-то у тебя есть? – вдруг спрашивает он так, будто раньше все забывал об этом спросить.

– Велосипед?.. Нету.

– Нету?! Рояль есть, а велосипеда нету?.. – И Вась­ка хохочет, должно быть находя это чрезмерным даже для такого чудного дома. – Если бы у тебя был велоси­пед, мы б к нему приладили мой моторчик, – добавляет он, уже не смеясь и сдержанно сожалея о том, что этого нельзя сделать. – Хочешь – педали крути, хочешь – ка­ти, как на мотороллере! Твой – велосипед, мой – мотор­чик, общая машина была б...

– Я уж, понимаешь, просил маму к лету купить, но она говорит: положение сейчас затруднительное...

– Загнать надо что-нибудь, – обыденно советует Тушнов. Он, видно, совсем уже здесь освоился.

– Продать?

– Угу.

– А что?

Тушнов переводит взгляд с оленьих рогов, прибитых над вешалкой, на картину (артиллерийский расчет у ги­гантского орудия) и хочет предложить что-то, но потом, раздумав, говорит рассудительно и даже слегка надменно:

– Это вам самим лучше знать.

– Я сейчас попробую поговорить с мамой! – заго­рается вдруг Алеша.

– Конечно, давай пробуй. Я на лестнице подожду.

– Зачем? Здесь можно.

– Лучше на лестнице.

Алеша закрывает и запирает дверь за Тушновым и направляется в столовую, где Флора Александровна как раз приступила к отложенному объяснению с Виктором...

– Так вот, Виктор, мне сегодня сказали, что ты на­писал очень странные стихи...

– Не странные, а просто плохие, – вставляет Виктор.

– ...стихи с таким настроением, которого просто не может быть у юноши в наше время, – продолжает Флора Александровна. – Пришлось мне краснеть. Удовольствия, знаешь ли, я не получила. Что-то я в ответ бормотала, но глаз старалась не поднимать, и было мне, откровенно го­воря, так не по себе... Оч-чень не по себе!

...Это самое неприятное и пугающее – узнать, что та­ких чувств, как твои, быть не может. А ведь ты не приду­мал их. Ты же их испытал?.. Испытал или нет?

Виктор думает, сознавая, что, кажется, его о чем-то спрашивают, а он это пропускает мимо ушей. Потом он слышит, как Флора Александровна произносит настоя­тельно и раздельно:

– ...Во всяком случае, я требую, чтобы впредь ты, ес­ли будешь писать стихи, сначала показывал их мне, а потом уж читал в школе!

– А я, наверно, не буду больше писать.

Виктор говорит это не слишком-то всерьез. Но Флора Александровна сейчас же отвечает серьезно: «Что ж, это, может, и лучше». И Виктор вздрагивает, точно ощутив внезапно резкий толчок отдачи: еще секунду назад играл человек пистолетом, и вот толчок – не пошутил, оказы­вается, выстрелил...

– Может, это и лучше, потому что...

Раньше чем Флора Александровна успевает докон­чить, Виктор вскакивает, выбегает в прихожую, распахи­вает дверь и уже на лестничной площадке налетает на Тушнова.

– Ты... что здесь?..

– Жду... – Васька растерян. – А ты?

– Ухожу! – И Виктор бежит вниз по лестнице.

– И я с тобой! – кричит ему вслед Тушнов, захлопы­вает дверь и бежит за ним.

Он нагоняет Виктора уже на улице. Виктор идет ку­да глаза глядят, но так быстро, словно торопится в опре­деленное место. На что-то он отвечает Тушнову – авто­матически и односложно, мгновенно забывая, что сказал, и его не покидает ощущение нелепости и в то же время реальности происходящего с ним. Как будто он смотрит фильм, с героем которого сроднился. И с этим героем в трудную минуту оказывается рядом мальчишка, который никогда раньше не был ему близок. И это кажется совер­шенно непредвиденным и не тем, чего он желал герою, но жизненным – более жизненным, чем все, что он мог предвидеть.

– Ты их все наизусть помнишь? – спрашивает Тушнов.

– Конечно, помню. – Виктор догадывается, что речь идет о стихах.

– Я десять раз читаю, пока запомню... – говорит Тушнов. Он делает короткую паузу. – Ребята из десятого говорили, твои стихи стоющие...

Виктор молчит.

– Тебе за них попало, да?

– Ты откуда знаешь?

– Слыхал.

– А... попало, да, – подтверждает Виктор.

– Не робей: ничего не будет, – говорит Тушнов обод­рительным и свойским тоном. – Меня вот директор ис­ключить совсем грозился, а потом ничего не было.

– За что же тебя?

– Да тут... – Махнув рукой, Тушнов медлит. – По морде одному дал...

– Алешке, что ли?

– Ему. – Тушнов смущен. – Слышь, Виктор, я ему не сильно дал... Стихи прочти, а? – предлагает он реши­тельно.

– Какие?

– Те, что на конкурсе читал.

– Тебе прочесть? – переспрашивает Виктор с откро­венным удивлением.

– А то кому же?

– Что ж...

Виктор ждет, пока мимо прогромыхает трамвай, по­том начинает читать – приглушенно и словно бы видя все время себя и Тушнова со стороны.

– Я б так не смог, – твердо и сокрушенно говорит Васька, дослушав до конца. – У тебя получается.

– Понятно было?