Тебе посвящается

На Зине Комаровой была голубая шелковая косынка с изображением карты Польши. Это была очень подроб­ная карта – на ней обозначались не только крупные го­рода, но и маленькие. Такой косынки я еще не видел ни на ком. Она вполне могла служить учебным пособием. И промышленный центр Лодзь на круглом плече Зины Комаровой вдруг напомнил мне, как я в прошлом году «плавал» на уроке экономической географии...

Но необыкновенная географическая косынка удивила меня на Зине Комаровой гораздо меньше, чем обыкновен­ные вещи: блузка такая, как у нашей соседки, туфли, как у моей тетки. Было очень странно, что у Зины Комаровой может быть что-то такое же, как у обычных людей, не причастных ни к театру, ни к кино, ни к славе. Не значи­ло ли это, что мы живем в одном и том же мире?!

Зина Комарова держалась очень просто. Она сразу согласилась прийти в нашу школу, спросила, бываем ли мы в соседней – оказалось, что она кончала соседнюю пять лет назад, – а на вопрос Ромы, какое у нее отчество, ответила:

– Николаевна. Но можете, если хотите, называть меня просто по имени – не настолько уж я старше.

К слову, Зина Комарова рассказала, что пошла в пер­вый класс, когда ей было шесть с половиной лет (мы с Ромой пошли в семь с половиной). Тут же она со смехом вспомнила, как трудно давалась ей геометрия: однажды, не в силах доказать, что два треугольника равны, она да­же попросила математика поверить ей на слово...

У ограды нашей школы мы расстались, и Зина Ко­марова дружески помахала нам вслед.

Я почувствовал такое воодушевление, какого не ис­пытывал никогда. Ведь Зина Комарова старше меня лишь на четыре года. Ведь через несколько месяцев я окончу школу. И стану взрослым человеком. И какое зна­чение будет иметь через два-три года то, что я немного моложе ее?!

– Очень хорошая девушка! – произнес Рома после паузы задумчивым тоном. Таким тоном произносят пер­вые слова после того, как закрылся занавес, еще не по­кинув мира пьесы, еще оставаясь на своем месте, хотя за­навес больше не откроется. – Ну что ж, Володя, по домам, а? – спросил он тут же совсем по-иному, как бы окунаясь в забытую было обычную жизнь, которая – хотим ли, не хотим ли – нас окружает.

Вернемся из мира театра в свой мир?.. Но ведь мы видели Зину Комарову не в пьесе!

– Рома, ведь...

– Ты сейчас, по-моему, в мечтах на такую вышину забрался... Да? – спросил он негромко и как бы вызывая меня на откровенность.

– А правда, слушай-ка, – сказал я. – Нет, серьезно, я думаю, так может получиться... – Все-таки было трудно сказать вслух, чтоможет получиться; Рома смотрел на меня неотрывно. – Года через два-три я уже не буду – верно же? – в ее глазах мальчиком. И тогда...

– В чьих это – «в ее глазах»? – осведомился Рома, как экзаменатор, понимающий, о чем идет речь, но все-таки требующий, чтоб ученик выражался более четко.

– В глазах Зины Комаровой. Через два-три года. И тогда, может быть... Конечно, это не близкое будущее. Я просто... – Мне хотелось, чтоб Рома ободрил меня, кив­нул, соглашаясь. – Ты, помнишь, сам рассказывал про одного парня, который днем на заводе работает, вечером в техникум ходит, а... и женатый.

– Значит, точно, – сказал Рома словно бы самому себе. – Ну и ну! – Он покачал головой. – Все это может быть: и завод, и техникум, и жена, брат, – продолжал Рома энергично. – Единственно только – Зинаида Нико­лаевна Комарова тут ни при чем. Это просто нелепо и смешно – мечтать о ней!..

– Почему?.. – спросил я, хотя мне было все равно по­чему. Нелепо и смешно, вот и все – какая разница почему?

– Потому что актрисы выходят замуж за режиссе­ров.

– Все? – спросил я сдавленно.

– На всех бы не хватило режиссеров. Самые красивые.

Должно быть, он знал наверняка.

– Что ж... – сказал я после молчания.

– Не так-то уж было заметно, а я все-таки сразу до­гадался, что у тебя на уме, – проговорил Рома доволь­ным голосом.

Если б я открыл в Роме какой-нибудь недостаток, то сразу же, по долгу дружбы, ему об этом сообщил бы. Но сейчас мне показалось, что нет у нас дружбы, и, оше­ломленный этим, я попрощался, ничего не сказав. А он не прочитал в этот раз моих мыслей, кинул: «Привет!» – и удалился, легонько насвистывая.

Я побрел домой, как к разбитому корыту.

Было ясно, что Рома вовсе не дружит со мной. Он про­бует на мне остроту своей наблюдательности, вот и все, и только за этим я ему нужен.

Я шел, ни о чем не размышляя, ни до чего не доиски­ваясь, а просто сживаясь медленно с открывшейся мне ясностью. Смешно мечтать о Зине Комаровой. Наша дружба с Ромой ненастоящая...

Но я не мог привыкнуть к этому. Наутро мне было так же не по себе, ничуть не легче, чем в минуту, когда меня осенило и мы с Ромой простились. И, наверно, по­тому я попробовал взглянуть на все по-иному.