Тебе держать ответ

Никлас вернулся под утро, пьяный, как сапожник, подбрёл к кровати, свалился и захрапел. Катарина встала, зажгла свечу, в полумраке раздела мужа, затащила на кровать и укрыла. Потом долго сидела рядом, пока небо в окне не забрезжило блеклыми красками осеннего рассвета. Только тогда она, поёжившись, встала и накинула на ночную сорочку мантию, подбитую беличьими шкурками, — давний подарок Никласа, сделанный в честь рождения их первенца. С тех пор он редко дарил ей подарки, но она любила его не за это. Да, Катарина Индабиран любила своего мужа.

Но она уже знала, что боги не отделяют дела, сделанные из корысти, от деяний, совершённых из любви.

Точно таким же осенним рассветом четырнадцать лет назад Катарина из клана Даэлис стояла босая, в одной только ночной сорочке, на ледяных камнях главного зала в замке Даэлис, почти в ста лигах от места, где она сидела теперь, невидящим взглядом глядя в окно. Ей было шестнадцать лет, и она готовилась умереть. Её мёртвого отца вынесли из этого самого зала минуту назад; не выволокли, а вынесли, предварительно закрыв ему глаза и укрыв тело плащом с цветами их клана — она это запомнила. И позже это имело большое значение — большее, чем она могла предположить, дрожа в огромном зале среди перевёрнутой мебели и тупо думая о том, что её отец мёртв и она, старшая из его детей, теперь — леди Даэлис, хозяйка замка, захваченного в эту ночь кланом Индабиран. И ещё она думала, что клана Даэлис больше не существует, потому что у её отца не было сыновей. И ещё думала, что всё это не имеет никакого значения, потому что сейчас она умрёт. Полыхали факелы, которые держали воины в окровавленных доспехах, стоявшие по всему залу, но всё равно было темно и холодно, и Катарина дрожала, обхватив плечи руками и глядя на свои босые, поджатые от холода ступни до тех пор, пока твёрдая рука не взяла её за подбородок и не заставила поднять голову. Она посмотрела в заросшее мохнатой бородой лицо Топпера Индабирана и услышала, как он сказал: «Простите грубость моих солдат и не бойтесь ничего, моя леди. Надеюсь, они не оскорбили вас?».

Тогда она поняла, что будет жить — ещё какое-то время. Не особенно долго; она собиралась покончить с собой, как только представится такая возможность. Её отец вырвал у неё эту клятву за несколько недель перед тем, уходя на очередную войну со своим проклятым соседом Индабираном, много лет оспаривавшим у клана Даэлис северные владения, и наконец, бросив угрозы и увещевания, взявшимся за огонь и меч. «Если мы проиграем и они возьмут Даэлис, — сказал тогда её отец и лорд, — им должны достаться только стены. Ты понимаешь, Ката?» Он не называл её Катой с тех пор, как она была совсем маленькой, и Катарина, сглотнув, кивнула. Она понимала. Даэлис были небольшим и не очень древним кланом, но они были свободными бондами, и они были горды. Они могли исчезнуть, но не раствориться в более сильном. Так думал её отец, и так — послушно, вслед за ним — думала Катарина.

Она не учла, что захочет жить. Даже не допускала такой возможности. И правда стала для неё тяжким грузом, который ей пришлось нести.

Она стала женой Никласа Индабирана, единственного сына лорда Топпера, и принесла ему в приданое замок Даэлис вместе с прилегающими землями, включая — разумеется — и те, которые, как утверждали Индабираны, по праву принадлежали их клану и отошли к Даэлисам сорок лет назад вследствие брачной аферы её прабабки. Катарина не вникала в эти тонкости. Она думала только о том, что не выполнила клятву, которую дала отцу, — и ждала, что Янона возненавидит её за это. Янона не любит тех, кто цепляется за жизнь.

Но Катарина Даэлис-Индабиран любила жизнь, и никогда не жалела об этом.