Театральная секция ГАХН. История идей и людей. 1921–1930

Сегодняшнее состояние театроведческой науки подтверждает, что уничтожение Теасекции ГАХН (и ТЕО в ленинградском ГИИИ) на рубеже от 1920-х к 1930-м нанесло реальный и, в определенном смысле, непоправимый вред русскому театроведению как советского, так и постсоветского периода. Непоправимый – в том смысле, что прошедший век никто не вернет, а начинать приходится все равно с того самого места, где движение мысли было прервано.

Исследователям Теасекции ГАХН не было суждено успеть реализоваться в той мере, в какой они того стоили. Не вышли задуманные, полунаписанные, существующие порой лишь в планах и набросках книги и статьи; важные работы П. А. Маркова, В. Г. Сахновского, Н. Д. Волкова, В. А. Филиппова печатались как отдельные локальные высказывания и, будучи разбросаны по различным газетам и журналам, нередко заредактированные до стерильности, не воспринимались как звенья большого замысла.

Размышляя над структурой книги, я думала, нужно ли и каким образом разделить теоретические споры (что такое театр, спектакль, режиссура, актерское искусство, как возможна и возможна ли фиксация спектакля) – и философские основания дискуссии, рассуждения общеметодологического характера и анализ языка рождающейся науки. Очевидна была редкая системность деятельности новоиспеченных театроведов, тесная связь изучения материала и теоретических концепций, создающихся на его основе. Темы конкретных индивидуальных исследований вырастали одна из другой, провоцировали развитие мысли коллег, подпитывали друг друга. И важным было, выделив смысловое проблемное ядро задач Теасекции, показать, как связаны доклады одной подсекции с докладами соседней. Как начавшаяся в ГАХН (и в Теасекции) работа над Терминологическим словарем вызывает к жизни дискуссию П. М. Якобсона и В. Г. Сахновского. Изучение, как тогда говорили, «в историческом разрезе» рецепции «Ревизора» на русской сцене, встретившись с мейерхольдовской премьерой, выливается в многодневное обсуждение спектакля в различных ракурсах. Что, в свою очередь, приводит к размышлениям Сахновского о режиссуре, ее метафизике, важнейших задачах и пр. Дискуссии об актуальных событиях (таких, как обсуждение ситуации во МХАТе Втором либо выход в свет книги К. С. Станиславского «Моя жизнь в искусстве») подталкивают Н. Л. Бродского к мысли о меняющейся функции зрителя, а у Н. Д. Волкова рождают существенные соображения об эволюции театральной критики и т. д.

И конечно, фоном, многое определявшим в работе театроведов, идут события не культурные и художественные, а общественно-политические. В Теасекцию спускаются задания Наркомпроса, на территории ГАХН звучит установочное выступление П. М. Керженцева, предваряющее совещание при Агитпропе весной 1927 года, либо Теасекцию настоятельно просят подготовить материалы для Совещания о состоянии театральной критики и драматургии 1930 года.

Главным же и поразительным было то, что все происходящее разворачивало умы ученых в сторону исследования той или иной научной проблемы, не конъюнктурного послушания. Сколько можно судить, это было не нарочитой фрондой, а органичным проявлением характеров определенного типа, склада ума и образа мышления этих людей.

В итоге при соблюдении общего принципа хронологического рассказа были выделены главы: дискуссия В. Г. Сахновского и П. М. Якобсона о методе, длительная работа над Терминологическим словарем и размышления о меняющейся роли зрительской аудитории. А в середине повествования о профессиональной деятельности Теасекции помещен краткий очерк о центральных героях книги, их биографиях, перипетиях судеб.

Архив ГАХН вообще и Театральной секции в частности – это летопись, порой почти подневная, рассказывающая об интеллектуальной и духовной жизни поколения профессуры, чье становление пришлось на 1910–1920-е годы.

Количество архивных документов Театральной секции составляет тысячи страниц. Это колоссальная и очень важная информация, от докладов и их обсуждений до характеристик отдельных, порой – выдающихся личностей, деталей устройства научного, и не только, быта, политических и культурных событий в их объемном отражении в документах эпохи. И данная работа – лишь первая попытка рассказать о Теасекции и ее существенных начинаниях.

В фонде отложились документы различного типа. Сугубо административные (сведения о составе и численности Теасекции, посещаемости и пр.), далее – планы и отчеты, дающие общее представление о программе исследований секции, то есть тесно связанные с содержательным наполнением работы. Наконец, ценнейшие свидетельства деятельности Теасекции – разнесенные по годам тезисы докладов и стенограммы их обсуждений, последовательная хроника исследовательской мысли: 1922, 1923, 1924, 1925… – и мучительные месяцы разгрома, 1929–1930.