ТЕАТР В КВАДРАТЕ ОБСТРЕЛА

«Я слышал ее голос на полуострове Ханко за четыреста километров от блокированного Ленинграда, – пишет Михаил Дудин. – И он был для нас на этой смелой земле как пеленг мужества. Иначе его нельзя было воспринимать – настолько он был естествен и глубок. Я видел ее, легкую, гнущуюся под ветром былинку, на заваленной снегом Малой Садовой, около Радиокомитета. Я встречал ее в дивизии Симоняка, в солдатских землянках и в цехах Кировского завода. Она была частицей Ленинграда, его живинкой, его необходимостью».

Слушатели и читатели, ленинградцы, бойцы блокадного фронта, эвакуированные слали Ольге Федоровне письма, тысячи писем, наполненных выражением признания, доверия, любви.

«Мы со словами Ваших стихов идем в бой…»

«Жаль, что на передовых в минуты затишья мы не можем слушать радио… Прошу Вас напечатать эти стихи во фронтовых газетах…»

«Желательно, чтобы Ваша поэма стала достоянием каждого грамотного гражданина СССР…»

Чаще других встречается в этих письмах слово «спасибо!»

Множество писем от женщин получила Берггольц, когда была опубликована поэма «Твой путь».

…И все осталось там – за белым-белым,
за тем январским ледовитым днем.
О, как я жить решилась, как я смела!
Ведь мы давно условились: вдвоем…

Большая, женская, человеческая судьба вставала за строчками этой поэмы-исповеди. И сердца открывались ей навстречу. Женщины делились в письмах к поэту своим счастьем, своим горем. Они вдумчиво и откровенно обсуждали важную и нежную грань военной биографии поколения.

А в день снятия блокады очень многие люди писали своему поэту, что, впервые бесстрашно распахивая окна, срывая затемнение, они вспоминали, шептали стихи:

Дарья Власьевна, – еще немного,
день придет – над нашей головой
пролетит последняя тревога
и последний прозвучит отбой.
И какой далекой, давней-давней
нам с тобой покажется война
в миг, когда толкнем рукою ставни,
сдернем шторы черные с окна.

А ведь это стихотворение написано 5 декабря сорок первого года! Более чем за два года до снятия блокады!.. Это тоже было исполнением клятвы.

Письма шли всю войну. Шли они и после победы. Одно из таких писем прислано учительницей В. А. Ивановой в 1946 году.

«…Сорок второй год. Страшный год… Далекая Сибирь. Глушь. Сто километров от железной дороги. Из Ленинграда приходят редкие, скупые письма. А мы живем жизнью нашего родного города. Мы – ленинградки. Ни на одну минуту не забываем этого. Мы делаем все, чтобы оправдать священное звание.

Мы стараемся воспитать и в наших детях (а их много – 312 человек) любовь к родному городу, гордость им. Наши маленькие ленинградцы идут на все лишения, чтобы иметь право вернуться в Ленинград… Но они не представляют, что делается в Ленинграде. В их понятии он прекрасный, роскошный, обильный, богатый.

И вот до нашей глуши доходят Ваши стихи.

Наши избалованные в прошлом дети почувствовали Ленинград как-то по-другому. Мы слышали отрывки из Ваших стихов из уст детей рано утром, поздно вечером. Мы видели слезы и тут же слышали: «нам ненависть заплакать не дает…»

Наши девочки, как самый дорогой амулет, прятали на сердце вместе с комсомольским билетом кусочки газет с Вашими стихами.

Мне нужно описать Вам один факт, потрясший нас всех и запомнившийся на всю жизнь.

В нашем райцентре происходил пленум райисполкома. Съехалось много народу. Все – знатные колхозники, преимущественно старики и женщины.

Мы решили выступить с приветствием. Долго работали над созданием литмонтажа «Ленинград – наша родина». Использовали лучшие статьи и Ваши стихи. Их дети читали мастерски.

Представьте себе сельский клуб, в котором народу набилось больше тысячи. Сидеть могут немногие, но никто не чувствует усталости. Все не спускают глаз с детей. Вот перед нами наш довоенный город – просторный, счастливый… Но страшные слова «Февральского дневника» открывают перед нами другие картины. Тысячная толпа замирает.

Вдруг тишину нарушает чье-то рыдание. Оно проносится по залу, как сигнал… Не стеснялись своих слез мужчины, в голос плакали женщины. Плакали сибиряки. И это сделали Ваши стихи.

Дети закончили выступление. Публика не аплодировала. Только рыдания стали еще громче. «Все он, вражина, все он. Погоди ж ты, за все ответишь!» – говорила старуха в первом ряду.

К нам на сцену пробрался старик с большой лысиной и седой бородой, но с еще ясными, светлыми сибирскими глазами.

«Кто здесь главный?» – спросил он нас.

«А что?»

«Да вот, хочу узнать, кто так складно песню сложил».

Объясняем, называем Ваше имя.

«Поди, ребеночка она сама хоронила своего?»

На это мы не могли ответить, так как (простите за откровенное признание) я ничего не знала о Вас…