ТЕАТР В КВАДРАТЕ ОБСТРЕЛА

И тогда успевшая зародиться в нем страсть к чтению захватила его целиком. Теперь, в осажденном городе, чтение становилось единственным занятием, способным отвлечь от тягостной тишины за стенами дома, от тревожного стука метронома, от чувства голода. В квартире имелось несколько собраний сочинений классиков. Юра прочел их методично, подряд, том за томом. На письменном столе у окна в аккуратную стопку укладывались издания, какие можно было купить в Ленинграде в первые недели войны: «Красное и черное» Стендаля, большой однотомник Маяковского, книга Всеволода и Льва Успенских «Мифы древней Греции» с рисунками Константина Рудакова. Уезжая на очередные работы, мать купила нарядную книгу, вышедшую из печати летом сорок первого, – «Античное и западноевропейское искусство» Ш. Розенталя, напечатанную почему-то тиражом всего в три тысячи экземпляров. На каждой странице помещались прекрасные репродукции лучших образцов живописи и скульптуры от древности до наших дней с короткими, но очень емкими и выразительными аннотациями. Так началось первое знакомство мальчика с искусством. Укладываться с книгой под одеяло, где с наступлением холодов можно было быстрее согреться, мать не разрешала, чтобы сын не слабел. Он закутывался во множество одежек, садился к столу и читал.

В микрорайоне, ограниченном Загородным проспектом и Фонтанкой, образовалась маленькая компания мальчишек десяти – тринадцати лет. Главным увлечением подростков стали журналы и книги. Азарт, соревнование, желание блеснуть перед друзьями своей осведомленностью о ходе военных действий, о подвигах героев фронта побуждали искать в киосках и на лотках свежие книги и брошюры, целые блокадные серии, задуманные ленинградскими издательствами. Началась настоящая охота. Теперь стало важно не пропустить ни единого выпуска, уследить за поступлением новинок. Покупки не были для мальчишек обременительными – блокадные издания стоили копейки. Но не в цене заключалась их драгоценность. В чтении горячих строк о положении на фронтах, о героях прошлого и настоящего, в спорах о прочитанном – во всем этом и заключалось нравственное участие подростков в грозных событиях, до срока оборвавших детство.

Вот как складывалась блокадная библиотека Юры Маретина. Сегодня Юрий Васильевич Маретин, известный специалист в области истории и этнологии Юго-Восточной Азии, заведующий отделом литературы стран Азии и Африки Государственной Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина, – один из самых крупных библиофилов Ленинграда. Блокадный раздел его книжного собрания насчитывает около 600 изданий – примерно треть общего числа выпущенных в те годы книг, сборников и брошюр.

Спросите иного собирателя, какова история той или иной редкой книги у него на полке, в чем ее историческое и культурное значение – и вы поставите его своим вопросом в тупик. Такая коллекция, по существу, превращается в склад. Маретин – библиофил, ставший пропагандистом. Его блокадные раритеты не материальные ценности, а любимые книги, сохраняемые для духовного развития, сначала – своего, а потом и новых поколений читателей. К тому же все эти старенькие, напечатанные на скверной бумаге издания – памятники его блокадного детства и дороги ему как частица жизни, источник светлых воспоминаний.

Беря в руки и показывая гостю (или слушателям – на публичных выступлениях) ту или иную книгу, Маретин не подчеркивает, что тираж ее был невелик, что этот экземпляр, может быть, единственный, оставшийся в наличии. Юрий Васильевич с увлечением читает заключенные в сборнике военные стихи, рассказывает об авторе, вспоминает историю приобретения книги и о том, как вместе с друзьями по блокадному общежитию упивался он запечатленными на пожелтевших страницах подвигами. Такова высшая форма пропаганды книги. Такое коллекционирование – неоценимая заслуга перед народом и государством.

Есть, пожалуй, одна блокадная серия, которую Маретину целиком собрать не удалось. В ней было 15 выпусков. Называлась она «Библиотека краснофлотской поэзии» и издавалась в 1941-1942 годах в Кронштадте и Ленинграде. Полного комплекта этой серии нет ни в Ленинской, ни в Публичной библиотеках – крупнейших хранилищах страны. А есть только у поэта Всеволода Борисовича Азарова.