Театр в квадрате обстрела

На одной из репетиций Королькевич, начиная первый акт репликой Миши, неожиданно появился с двумя сигнальными флажками и, обращаясь к залу, стал семафорить по всем правилам флотского искусства — семафорить тот самый текст, который одновременно произносил вслух:

— Стройная, пропорционально сложенная фигура молодого балтийца…

Получилось занятно и смешно — особенно для моряков, свободно читавших азбуку флагов. Приехавший на премьеру командующий Балтийским флотом адмирал Трибуц с удивлением спросил:

— Где научился артист так профессионально семафорить?

— Да ведь он восемь лет прослужил сигнальщиком Тихоокеанского военного флота! — был ответ.

Так рождался спектакль — в атмосфере находок и подлинно опереточной легкости, которая ничуть не снимала ни трагизма происходивших в пьесе событий, ни того, что называют воспитательной ролью спектакля.

Авторы все еще продолжали работу над шлифовкой текста. Янет получил записку Вишневского: «Привет. Уфф! Перепечатка и первый тур поправок, доделок — закончен. Абсолютно нет времени править, сверять. В тексте есть опечатки, грубые ошибки машинистки. Просим Вас с карандашом до сдачи в перепечатку — прочесть текст. Запишите все свои замечания… Жму руку. Вс. Вишневский».

Авторы часто приезжали на репетиции. Давали советы: литературные и военно-флотские. Выполняли роли военных консультантов. В одной из своих заметок Вишневский писал Янету: «Мои авторские и флотские ощущения от работы коллектива и основных исполнителей остаются абсолютно прочными. Когда я вижу в осажденном городе рождение хорошего, острого спектакля, я не могу скрыть своей радости, в отдельных случаях — и восторга. На лжепедагогические позиции постоянного нажима, постоянной критики актеров я не хочу становиться. Мы только подходим к прогонам, и ровная, мягкая корректура при общем одобрении верной трактовки ролей и большинства мизансцен остается правильной…»

Ведущие мастера театра показывали пример самоотверженности. Нина Васильевна Пельцер, балетмейстер театра, добившись от дирекции приказа о необходимости обязательного посещения занятий по танцу, без устали тренировала артистов. С небывалым упорством упражнялись певцы. А неутомимый постановщик Янет успевал проконтролировать все: он объединял разнородные усилия людей в единое, целеустремленное движение.

Во время последней ночной монтировки рядом с театром разорвалась бомба. В россиевском здании вылетели стекла. Закачался уже повешенный задник, заколыхалась морская даль. Впрочем, на такие пустяки никто в предпремьерной горячке даже внимания не обратил.

А в это время в Ленинград из Свердловска пришла телеграмма за подписью народных артистов СССР Москвина и Хмелева: Московский Художественный театр срочно вызывал в Свердловск Крона. Театр репетировал его «Глубокую разведку» и требовал приезда драматурга для участия в прогонах. Крону пришлось вылететь в Свердловск.

7 ноября сорок второго года в осажденном Ленинграде, вопреки недоеданию, обстрелам, пронизывающему холоду, возникло ощущение праздника. Радио транслировало приказы, речи, музыку. Но, пожалуй, одним из главных признаков торжества стали расклеенные по городу синие афиши с изображенным на них силуэтом военного корабля. Крупным шрифтом были набраны слова: «Раскинулось море широко», напоминая старую матросскую песню прощания и тревоги, песню про кочегара, который не вернется домой.

Свежие афиши… Как радовали они нас прежде, в дни мира! Возле них останавливались шумные стайки девушек, искавших в перечне действующих лиц и исполнителей имена любимых актеров. Гадали: о чем спектакль? Будет ли про любовь? Будет ли петь знаменитый тенор? Как достать билеты, которых перед премьерой не будет и в помине?.. Теперь многое повторилось. И в самом этом повторении заключалось нечто радостное и многозначительное. Свежие афиши — в осажденном городе, в разгар блокадных тягот! Снова в перечне исполнителей — имена Колесниковой и Кедрова: несомненно, в новой пьесе рассказывается и о любви! Наверняка трудно будет достать билет; спектакли Театра музыкальной комедии всегда идут при полном зале, а тут — премьера блокадного спектакля! За место далеко не в первых рядах уже сейчас просят хлеб или керосин. А ведь в зале Александринки 1370 мест!

Премьера началась в пять часов пополудни.

Обстрел в этот день, 7 ноября, велся по городу яростный. Но кого в Ленинграде можно было испугать или хотя бы удивить обстрелом на втором году войны и осады?

Зрительный зал театра постепенно заполнялся до краев. Вишневский излучал крайнюю торжественность. Он успел до первого звонка зайти за кулисы, сказать несколько ободряющих слов артистам, а Нине Ивановне Болдыревой вручить символический подарок: брошь в виде агатового якоря, отделанного серебром.

— Роль Кисы не принесет вам симпатий публики, — сказал он. — Пусть вас утешает этот якорь надежды.