Читаем Театр в квадрате обстрела полностью

Зал Театра драмы имени Пушкина. Мерцает старинная позолота. Идет спектакль «Раскинулось море широко». В креслах партера — красноармеец в полушубке, перепоясанный ремнями, с оружием; старик в ушанке; женщина с ребенком на руках; хорошенькая светловолосая девушка. Все захвачены пьесой, игрой актеров. На сцене — веселый матросский танец.

Деревянная, но настоящая арка Победы. Под нею проходят воины-победители, освободившие Ленинград, — смущенные, улыбающиеся люди. Рядом с аркой стоит академик архитектуры Никольский.

Девушка играет на рояле. Вам не узнать ее — это Женя Бать.

Эрмитаж. Красноармейцы вносят в залы и тут же осторожно распаковывают ящики с сокровищами искусства. Мимо, придирчиво поглядывая, проходит академик Орбели со всклокоченной бородой.

Кадры, кадры, кадры — живые и мертвые, запечатленные мгновения, которые никогда не повторятся. Торжество факта…

Все это увидели и сняли для людей операторы блокадного Ленинграда и среди них — высокий молчаливый человек в очках, оператор и режиссер Ефим Юльевич Учитель.

Он работал в Ленинграде всю блокаду. Тысячи метров пленки намотались на приемную катушку его портативной камеры «Аймо». Камера стала постоянной спутницей Учителя, в ней заключался смысл и подвиг его блужданий по заснеженным улицам и фронтовым окраинам осажденного города. Оператор укрывал свою «Аймо» от мороза на груди, согревал под полушубком. И камера продолжала работать, фиксируя гитлеровские преступления, запечатлевая сопротивление ленинградцев.

Правда, в видоискателе «Аймо» люди и предметы казались миниатюрными. На пленке оставались отпечатки маленьких разрушенных домов, маленькие люди падали и умирали, маленькие солдаты устремлялись в атаку. Но крошечные кадры сберегли величие запечатленной трагедии. И сотни проекторов во всех странах мира, приняв пленку, снятую старенькой «Аймо», отбрасывают сегодня на белый холст грандиозные здания, охваченные огнем, искаженные ужасом лица детей во весь экран, великанов-солдат, преследующих ненавистного врага.

Работа. Съемки.

Встречи.

События.

Лето сорок первого года. Первые месяцы войны.

Учитель вдвоем с другом и земляком молдаванином Филиппом Печулом, тоже оператором кинохроники, едет в воинскую часть на Карельский перешеек.

По дороге, в штабе части, Учитель должен задержаться на четверть часа.

— Филипп, подожди, это недолго, поедем дальше вместе.

— Зачем мне ждать? Снимать же надо!

— Десять-пятнадцать минут ничего не решают. Подожди.

— Нет, поеду. Пока ты меня догонишь — я сниму самое интересное…

Машина уходит вперед.

Проехали километра полтора, и вдруг из-за сосен — автоматные выстрелы.

Водитель кинулся влево от дороги, Печул — вправо.

Раненый водитель успел заметить, как несколько вражеских разведчиков, стреляя на ходу, бросились вдогонку за кинооператором.

Больше Печула никто никогда не видел.

Учитель долго искал в лесу тело друга.

Не нашел ничего, кроме изодранной в клочья куртки…

26 декабря сорок первого года. Комната в студии кинохроники у Мельницы Ленина.

Звонит телефон. Учитель берет трубку.

— Ефим Юльевич? Здравствуйте. Говорит командир авиаполка пикирующих бомбардировщиков Сандалов.

— Здравствуйте.

— У нас просьба. Сегодня в нашем полку праздник: первое вручение орденов за бои по обороне Ленинграда. Приехали бы со своей камерой!

— Хорошо, приеду обязательно.

— Эх, Ефим Юльевич, а Клавдию Ивановну Шульженко не уговорили бы? Такой праздник. Все мечтают ее послушать, да и я, грешным делом…

— Постараюсь. Если смогу — привезу.

— Вот спасибо! До встречи!

Дом Красной Армии. Учитель входит в подъезд, бродит по лестницам и коридорам, открывает дверь бильярдной. Здесь на огромном зеленом столе с лузами по бокам — место жительства артистки Шульженко, ее мужа и сына.

Клавдия Ивановна «дома».

— Поедемте к летчикам? Мечтают видеть и послушать вас на своем празднике. Без вас меня просто не пустят.

— Поедем. С удовольствием.

Они едут с Литейного проспекта, из центра города, — в авиаполк. Редеют дома. Деревянных осталось мало: одни сгорели, другие разобраны или разбираются на дрова. В машине согреться невозможно: мороз пробирает насквозь. Учитель держит свою «Аймо» под полушубком.

Машина въезжает в расположение авиаполка. Их встречают радостно-возбужденные летчики. Ведут в большую землянку, где сразу ослепляет забытый электрический свет, дурманят голову тепло, запахи еды. Посреди землянки — накрытый стол: летчики два дня экономили пайки, чтобы устроить этот праздничный ужин.

Клавдию Ивановну встречают по-рыцарски. Сажают на почетное место. Звучат тосты. Люди едят — одни с жадностью, это в основном гости, а хозяева, как и положено, стараются не особенно налегать — не гостеприимно.

Летчики все чаще и все нежнее поглядывают на певицу. Пусть бы уж она спела!

Ей подставляют табурет. Сцена готова. Множество сильных рук тянется помочь артистке взобраться на миниатюрные подмостки. Аккордеон заводит мелодию.

Артистка поет о матери и о ее больших сыновьях.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное