Театр Шаббата

— Ну, не думаю. Раввин не дотронулся бы до зебры. Ему нельзя. Зебры — непарнокопытные. Брак с животным, с точки зрения раввина, возможен, если животное жвачное и если у него раздвоенные копыта. Например, верблюд. Раввин может выдать женщину за верблюда. За корову. Любой крупный рогатый скот. Овцы, например. Но вот за кролика нельзя: хоть кролики и жуют жвачку, но раздвоенных копыт у них не наблюдается. Иногда они едят собственное дерьмо, что на первый взгляд говорит в их пользу: они пережевывают свою пишу трижды. А надо-то — дважды! Раввин ни за что не поженит человека и свинью. Не потому, что свинья — животное нечистое. Не в этом дело, это как раз не проблема. Проблема в том, что свинья, хоть и парнокопытное, но не жвачное. Жует или не жует зебра — не знаю. Но копыта у нее не раздвоенные, а у раввинов не забалуешь. Разумеется, раввин может освятить брак человека и быка. Бык — ведь это все равно что корова. Это же божественное животное — бык. Ханаанский бог Эль, — от которого и пошло еврейское Элохим, — это бык. Антидиффамационная лига пытается это замалчивать, но нравится это кому-то или нет, а «Эль» в слове «Элохим» — это бык! Это основа религии — поклонение быку. Черт возьми, Дональд, вам бы, как еврею, гордиться этим! Все древние религии непристойны. Знаете, как египтяне представляли себе происхождение Вселенной? Любой школьник может прочитать об этом в энциклопедии. Бог мастурбировал. И сперма его излилась, а из нее возникло мироздание.

Похоже, сестры были не в восторге от того, что Шаббат придал разговору такое направление, поэтому кукловод решил обращаться непосредственно к ним:

— Вас смущает этот образ дрочащего Бога? Что ж, девочки, боги — они такие. Это Бог приказывает вам отрезать вашу крайнюю плоть. Это Бог приказывает вам принести в жертву первенца. Это Бог велит вам оставить отца вашего и мать вашу и следовать за ним в пустыню. Это Бог отдает вас в рабство. Бог разрушает — дух Божий спускается с небес, чтобы разрушать, — но тот же Бог и дарует жизнь. Что еще есть в мироздании столь же отвратительное и столь же мощное, как этот Бог, дарующий жизнь? Бог Торы воплощает в себе мир во всем его ужасе. И во всей его правде. И этим вы обязаны евреям. Редкая и достойная восхищения прямота: у какого еще народа национальный миф не скрывает сволочного характера его бога и его собственного сволочного характера? Почитайте Библию, там все это есть: вероотступничество, идолопоклонство, кровавая жестокость евреев и шизофрения древних богов. Что лежит в основе Библии? История предательства. Вероломство. Обман следует за обманом. Чей голос громче всех звучит в Библии? Исайи. Безумное желание всё уничтожить! И в то же время — всё спасти! Громче всех в Библии звучит голос человека, потерявшего разум! И этот Бог, этот еврейский Бог, — от него же никуда не спрятаться! И весь ужас не в том, что он чудовище. Многие боги — чудовища, иногда даже кажется, что без этого и богом не станешь. Весь ужас в том, что от Него нигде не найти убежища. И нет власти выше Его власти. Самая чудовищная черта Бога, друзья мои, — это его тоталитаризм. Этот мстительный, гневный Бог, этот карающий ублюдок, — он же абсолютен и неизменен! Не возражаете, если я возьму «Пепси»? — спросил Шаббат у Дональда.

— Ужас какой, — произнес Дональд, и возможно, ему, как и Шаббату, в эту минуту пришло в голову, что именно так и должны разговаривать люди в сумасшедшем доме. Он вынул холодную банку из пакета и даже сам открыл ее, прежде чем отдать Шаббату. Шаббат сделал большой глоток как раз в тот момент, когда вошла юная кокаинистка. Она по-прежнему была в наушниках и подпевала песне ровным хрипловатым голосом, на одной ноте: «Лизни! Лизни! Лизни его, детка, лизни, лизни, лизни!» Увидев Дональда, она сказала:

— Ты чего, не ушел еще?

— Хотел в последний раз посмотреть, как тебе измеряют давление.

— Ну да, это тебя возбуждает, верно, Донни?

— И как вы думаете, какое же у нее давление? — спросил Шаббат.

— У Линды? Для Линды это несущественно. Давление не слишком много значит в ее жизни.

— Как чувствуешь себя, Линда? — осведомился Шаббат. — Est'as siempre enfadada con tu mam'a?[101]

— La odio[102].

— Por qu'e, Linda?[103]

— Ella me odia a mi[104].

— У нее давление — сто двадцать на сто, — предположил Шаббат.

— У Линды-то? — усомнился Дональд. — Линда совсем девчонка. Сто двадцать на семьдесят.

— Спорим? — предложил Шаббат. — Сотня — тому, кто угадает разницу, еще сотня — тому, кто угадает верхнее или нижнее, триста — тому, кто угадает оба.

Он достал пачку бумажек из кармана брюк, подровнял стопку и предъявил ее на ладони. Дональд тоже вынул бумажник и сказал Карен, стоявшей с манжеткой в руке за стулом Линды:

— Ну давайте! Сыграю с ним, пожалуй.

— Что происходит? — спросила Карен. — Во что это вы сыграете?

— Давайте! Измеряйте ей давление.

— О господи, — вздохнула Карен и надела манжетку на руку Линде, которая уже снова подпевала плееру.