Театр отчаяния. Отчаянный театр

– Должно случиться!.. – заявил он и вдруг вздрогнул. – Ой, погодите! – Он метнулся к своему портфелю, который лежал на скамейке, что-то из него достал и быстро вернулся. – Вот, – сказал он торжественно, – только сегодня напечатали… Это моя методичка… Новая… Два месяца над ней работал… Тут, конечно, высшая математика… Но тут, вот, видите… Мои имя и фамилия… Какая-никакая, а публикация… Книжка, можно сказать… Возьмите. – Он протянул тоненькую брошюру Татьяне.

– Очень трогательно, – только и сказала она.

– Возьми тоже, на память, – сказал он мне и дал экземпляр. – Удачи тебе. Я в армии не был. По здоровью не взяли… А очень хотел… Так что поздравляю!

Я поблагодарил его, пожал руку.

– Валера, возьми тоже, я тут положу. – Он положил ещё одну тонюсенькую книжечку на стул. – До свидания, будьте здоровы!

– И ты будь… Успехов тебе!.. – крикнул Валера.

Но Саша уже выходил в дверь.

– Какой странный человек, – сказала Татьяна, когда Сашины шаги стихли. – Но мне правда жаль, даже очень.

– Видимо, математик он действительно хороший, – из какой-то сложной позы сказал Валера.

– Я сейчас отнесу эти свои сочинения и вернусь, подожди, – сказала Татьяна.

А мне вдруг стало грустно-грустно… Как-то тоскливо и душно. Что-то огромное начало шевелиться в груди. Подступило неожиданное осознание прощания.

– Татьяна Александровна, – виновато сказал я, – давайте сейчас попрощаемся, ладно? И я побегу. У меня на самом деле ещё столько дел… Два экзамена ещё… а осталось всего девять дней…

– Конечно, конечно! Беги!.. – растерянно сказала Татьяна, быстрее обычного моргая маленькими глазами. – Сама не люблю долго прощаться… я у твоих родителей узнаю, как твои дела, как успехи… Позвоню и узнаю… Номер твой у меня есть… Ты обязательно напиши. Все будут рады. И возвращайся. Нам без тебя будет очень трудно… Договорились?

– Договорились, – неожиданно сдавленным голосом сказал я.

Она обняла меня тонкими, сильными, сухожилистыми руками и поцеловала в щёку.

– Ну, беги! – сказала она, наклонив голову и глянув поверх очков в действительности не маленькими близорукими блестящими глазами.

– Простите, – прошептал я, – вы идите, я с Валерой попрощаюсь…

– Правильно, – сказала она и подмигнула. – Всё! Мы простились.

Она быстро-быстро ушла. А я подошёл к Валере, который стоял у балетного станка, забросив на него ногу, прижавшись к ней всем туловищем, головой и обхватив ногу руками.

– Пантомиму не бросай, – не меняя позы, сказал он. – Это твоё. Уж поверь… А если решишь бросить, бросай и не вспоминай, понял? Раз и навсегда… Иначе изведёшься…

– Валера, – перебил его я, – а я думал о том, о чём ты меня попросил… Знаешь… Мне кажется, что лучше всего завершить «Парус» тем, чем ты его начинаешь…

– Как это? – выпрямившись и опустив ногу, спросил Валера.

– Ты начинаешь тем, что парус висит без ветра. Парус обвис, он даже не парус, а тряпка… Так?

Валера совершенно по-детски кивнул.

– Потом налетает ветер, – продолжил я, – парус оживает, он полон жизни, он летит… Ну а потом… Пусть ветер снова стихнет, и парус опять обвиснет без жизни, как тряпка… Но в ожидании нового ветра… По-моему, очень просто, ясно и грустно.

По глазам Валеры было видно, что он уже думает, как можно технически и пластически исполнить то, что я предложил.

– Я подумаю, – рассеянно сказал он.

– А я пошёл, – сказал я. – Спасибо тебе огромное!

– Тебе спасибо! – ответил Валера. – Не пропади в этом мире.

Я протянул ему руку, а он манерно, но искренне обнял меня своими выразительными пантомимическими руками.

Выходя из зала, я зачем-то обвёл его взглядом… За окном заметно стало вечереть. Я не знал, что больше не побываю в этом зале никогда. Не знал, что больше не увижу никогда Валеру, не узнаю, где он и как, не буду знать, что с ним, жив ли…

Просто тогда я ещё не знал значения слова «никогда».

ГЛАВА 3 БЕЗМОЛВИЕ

Уходил я на военную службу в погожий выходной день. Сибирское солнце если светит, то уж не шутит. На призывном пункте громко играла музыка. Марши сменяли радостные военные песни.

Накануне я не находил себе места. Не мог ни сидеть, ни стоять. Мне нужно было что-то делать, чтобы не думать о предстоящем. Дело в том, что я никогда надолго из дома не уезжал. Ни разу не был в пионерском лагере. Один раз попробовали родители меня отправить в такой лагерь, сказали, что там будут новые друзья, спорт, палатки и костёр. Я нафантазировал себе всё это и буквально сам рвался. Меня туда привезли, оставили, а через три дня родителям позвонил директор лагеря и попросил меня срочно забрать. Я не смог ходить в зловонный деревянный туалет с дырой, в которой находилась адски вонючая, булькающая бездна. Я не смог спать в одной комнате с семью лютыми мальчишками, которые в лагере были не в первый раз, и они сразу у меня всё стащили, а что не стащили, то отобрали. И я не стал есть ничего в лагерной столовой.