Театр мертвецов

– Я говорю о рельефе, сюжет «Самсон и Далила». Он серебряный?

– Понятное дело, не оловянный. Черненое серебро. Там стоит клеймо Фаберже.

– Быть не может!

На задней крышке действительно стояло клеймо великого мастера.

– Глазам своим не верю! Но такая игрушка стоит сумасшедших денег. Где ты мог взять такую сумму?

– Мне она обошлась не так дорого, масик. Пусть это останется моей тайной. Не дави на меня. Могу я сделать своей жене приятное и не отчитываться при этом?!

– Ладно, договорились. Пусть и у тебя будут свои маленькие «женские» тайны. Скажи, Лешенька, а у нас нет в доме водки?

– Есть, я купил на воскресенье, но можем открыть сейчас.

– Мне хочется выпить.

– Сейчас организуем.

Муж отправился на кухню.

Какое счастье, что он не читает газет и не смотрит телевизор. Вся Москва говорит о театре мертвецов, а он ни о чем не догадывается. Счастливый человек, лучшая в мире кухарка и любитель фантастических романов. Была бы жена под боком, книги и продукты в холодильнике – вот и все человеческое счастье.

Стол был накрыт в течение десяти минут. Они сели и выпили. Она смотрела на него так, будто впервые увидела и вынуждена проститься.

– У тебя странный взгляд, масик. Что-нибудь не так?

– Все так. Скажи мне, Лешка, а ты еще раз женишься, если я умру?

– Что за глупости! Если тебя знобит, то это еще не причина для смерти.

– Ответь мне на вопрос.

– Где же я найду такую женщину?! Ты только одна такая, а с другими я себя не представляю.

На ее синих глазах появились слезы.

– Ты прости меня. Я виновата перед тобой. Очень виновата.

– Бог мой, так в чем же? Что за хандра на тебя напала?

– Не знаю. Налей еще выпить.

Он разлил водку по рюмкам.

– Мы сейчас выпьем и пойдем заниматься любовью. Согласен?

У Алексея бутылка застыла в воздухе, и водка начала литься на скатерть.

– Что с тобой?

Она взяла из его рук бутылку и поставила на стол.

– Только не на кровати, а на полу.

За время совместной жизни он ничего подобного от жены не слышал.

***

Они больше часа сидели за шахматной доской и не сделали ни одного хода. Куда делось искрометное остроумие Птицына! Он выглядел чернее тучи. Костенко уже успел забыть, что сам играет в «Тройном капкане», и всячески пытался отвлечь приятеля от мрачных мыслей.

– Мне утром звонили из клуба, Сережа, – бойко докладывал Костенко, – предложили уникальный орден Белого орла. Не то чтобы я поклонялся орденам Восточной Европы, но этот мне очень нравится, красивый до безобразия, и всего-то за пятьсот долларов. Чистое серебро, перламутр и белая эмаль. К сожалению, без нашейной ленты. Уже уценка. Но я знаю, где можно достать к нему ленту. Мне обещали.

Птицын не слышал, о чем говорит приятель. Он думал о своем и вдруг произнес вслух:

– Я уйду из театра.

– Ты сумасшедший?!

– Нет, но могут признать, если я в нем останусь.

– А ты подумал, кто тебя возьмет в сорок лет без громкого имени? Ты что о себе возомнил? Янковский что ли? Ты всего лишь Птицын!

– Лучше оставаться Птицыным по паспорту, чем на могильной плите. Неужели ты не видишь, что за проклятие принесла с собой эта пьеса! Все, кто в ней играет, должны умереть. Это самый настоящий заговор.

– Кому нужно убивать безвредных артистов? Дело не в нас.

– Не успокаивай меня. Ты сам сегодня высказался на эту тему. Как это Грановский тебя не выгнал! Меня другое удивляет – он абсолютно спокоен. Будто все происходящее не имеет ни малейшего отношения к его театру. Так, мелочи.

– Ему на сцену не выходить, вот он и спокоен, а мы для него пешки. Он нас за людей не считает.

– Но почему же он не дорожит престижем театра?

Костенко сам начал заводиться.

– А ты газеты читаешь? Он же стал героем дня! Рассуждает о завистниках, бандитах от искусства. Его главный лозунг: «Мафия и криминалитет стреляет из автоматов, а не изгаляется над людьми старомодными способами из романов Агаты Кристи. На такое способны только извращенцы и непонятые гении от искусства». Грановский даже смерть превращает в рекламу. Ты вспомни, сколько он сегодня утром говорил о рейтинге театра. Я готов был его убить.

– Не исключено, что кто-то еще хочет его убить, Кирилл Константинович. Я вот думаю, ну что толку убийце истреблять артистов! Они тут при чем? Не будет нас, Грановский наймет новых, но спектакль не снимет. Убейте его, и дело с концами.

– А если дело не в театре, а в авторе? Может, убийца хочет отомстить Колодяжному за его популярность. Все эти ухищрения скорее похожи на писательские штучки, а не на актерские. Мы исполнители, а не фантазеры. А тут нашла коса на камень. На одного фантазера нашелся другой, не менее способный, если не сказать больше.

– Какая разница, Кирилл? Через два дня занавес откроется, и я выйду на сцену. Уйду я с нее или меня вынесут, никто не знает, кроме убийцы. Кого он на этот раз выбрал своей жертвой? Тебя, меня или Хмельницкую? А может, Анну Железняк или Ольшанского?

– Скорее всего, об этом узнает только зритель. Раньше я ценил зрительный зал, прислушивался к его дыханию, радовался аплодисментам, трепетал перед ним. А сейчас я ненавижу их! Сытые рожи сидят и ждут, когда тебе на голову что-нибудь свалится.