Театр без вранья

Кукушкина пускала слезу, решительно прижимала к себе Полиньку; дескать, скорее всего, не отдам, не сумею расстаться, но потом неожиданно толкала ее от себя прочь, резво отбрасывая любимое чадо прямо в объятия к Жадову. Наступало всеобщее оживление, какая-то возбужденная говорильня, потом сквозь общий говор прорывался веселый смех, возгласы, поздравления, и дистанция между людьми и Жадовым начинала вдруг медленно расти. Все громче и громче звучала заунывная музыкальная тема; та прежняя веселая жадовская мелодия, с которой являлся он впервые, теперь оборачивалась тоскливой и монотонной песней без слов. Жадов с неожиданно изменившимся настроением уплывал на медленно вращающемся сценическом кольце и погружался в какие-то новые тягостные, безрадостные сферы. Сперва проплывал мимо него одинокий стол, покрытый несвежей скатертью, потом столов становилось больше, возникал где-то в отдалении половой с салфеткой, и мы понимали наконец, что действие уже давно переместилось в трактир. Среди незнакомых теней виделось Жадову и одно знакомое лицо. Приятель его улыбался ему и звал к себе за столик.

«Ну что, старый приятель, как поживаешь?»

«Плохо, брат, — подумав, почти весело говорил Жадов и присаживался напротив. — А ты как?»

«Ничего. Живу себе, учительствую понемногу».

«Много ли ты получаешь?»

«Двести рублей».

«Тебе довольно?»

Приятель усмехнулся, наливая себе рюмку:

«Так и живу, соображаясь со средствами. Лишних затей не завожу».

«Да, холостому жить можно», — вздыхал Жадов.

«И тебе не надо было жениться! Нашему брату жениться не след. Где уж нам, голякам!..»

«Дело сделано», — смущенно улыбаясь, произносил Жадов.

Приятель наклонился к его уху:

«Посмотри на себя, такой ли ты был прежде. Что, брат, видно, укатали сивку крутые горки?..»

Роль приятеля Мыкина играл артист В. Рухманов. Здесь была произведена некоторая отчасти рискованная операция. Рухманов играл не только Мыкина, но и шумного завсегдатая трактира Досужева. Жадов передвигался по трактиру и присаживался к разным столикам, но беседовал с ним фактически один и тот же персонаж. Это было некое среднестатистическое ресторанное существо, то тихое, то шумное, оно затевало с Жадовым душевные разговоры и тут же призывало его к дальнейшим кутежам, к поездкам в Марьину Рощу, убеждало непьющего Жадова обязательно пить.

«Я не пью», — смущенно признавался Жадов.

«Где вы родились? Что за вздор!.. — смеялось доброе интеллигентное существо и через какое-то время снова обращалось к Жадову, уже за другим столиком в другое время: — Выпьем, Вася. Я вижу, ты хороший человек».

И Жадов вдруг неожиданно признавался:

«Какой я человек! Я ребенок, я об жизни не имею никакого понятия… Мне тяжело! Не знаю, вынесу ли я! Кругом разврат, сил мало! Зачем же нас учили!»

«Пей, легче будет!» — кричало ему в ухо веселое и доброе существо.