Те же и Скунс

Паренек приходился Гнедину (согласно формулировке, данной лично Владимиром Игнатьевичем) примерно таким «родственником», какими считают друг друга владельцы щенков из одного помёта. Он был седьмой водой на киселе какому-то односельчанину его покойного папеньки. Гнедин о нем ни разу и не слышал вплоть до вчерашнего дня. Накануне по телефону «родственничек» назвал несколько двоюродных тёть и дядьёв, которых Гнедину хотя тоже не случилось когда-либо видеть живьём, но по крайней мере их существование сомнению не подлежало. В том же вечернем звонке паренёк сообщил, что служил в Чечне, после ранения долго валялся по госпиталям, теперь его комиссовали вчистую и выдали за увечье богатую компенсацию: аж двести тысяч рублей. Доктора же прописали лекарства, которые в Питере вроде ещё есть, а у них в райцентре… Гнедин, слушая «родственничка», начал уже закипать, предчувствуя просьбу вполне определённого свойства. Однако ошибся. «Работать-то мне можно, дядя Володя, — сказал Женя Крылов. — Если, например, шоферить… Может, посоветуете… какую-нибудь приличную фирму, где с жильём могут помочь?..»

Гнедину, едва разменявшему двадцать пять лет, неожиданно стало даже смешно. Ишь ведь — в Чечне воевал, кое-что видел небось, даже пулю поймал… а его — уважительно «дядей». Дярёвня, блин… И ведь никуда не денешься — лестно. Папашка, сходя в гроб, напряг-таки свои связи и умудрился забросить сыночка в святая святых города, на непыльную и вполне перспективную должность. Только вот чувствовал себя здесь Гнедин-младший до сих пор неуютно, и всё из-за возраста. А потому тогда ещё, в первые месяцы, даже бороду для солидности пробовал отрастить. И мучился дурью, пока его не встретил в нижней столовой первый помощник «Самого» и не приказал: «Бороду сбрить, усы можете оставить». Теперь-то и он пообтёрся в смольнинских кабинетах, и молодого народу здесь стало гораздо больше… но всё же, назначая встречу «племянничку», Владимир ощущал мальчишеское ликование. Пусть, пусть посмотрит. Будет что потом рассказать дядьям и тёткам, которые в Питере реже бывают, чем он, Гнедин, — в Нью-Йорке. Прежде сельская родня на папашку готова была Богу молиться, а он, спрашивается, чем хуже?..

— Ну и как, весь долг родине отдал? Сполна рассчитался? — спросил он слегка ироничным, но в то же время начальственным голосом, каким давно уже привык разговаривать с многочисленными просителями. Молодые чеченские ветераны, как прежде «афганцы», бывали ершистыми и на подобный вопрос зачастую отвечали пятиэтажными матюгами, после чего обещали вытрясти душу и с артиллерийским грохотом хлопали дверью. Женя Крылов оказался не из воинственного десятка.

— Мне бы на работу устроиться, дядя Володя… мне шоферить разрешено… — безропотно повторил он свою вчерашнюю просьбу и стал суетливо доставать из карманов затрёпанные бумажки с печатями и штампами — не иначе как врачебные справки.

— Да убери ты свои филькины грамоты… — отмахнулся Владимир. — Сказал, помогу… Есть одна фирма на горизонте, но ты, парень, учти — работа серьезная. Это тебе не дрова возить с лесопункта в райцентр…

— Я справлюсь, дядя Володя…

— Ишь, смелый какой… Аника-воин… Ну добро, попробую тебя порекомендовать, может, что и обрыбится. Хотя у нас, сам знаешь, в городе своих безработных до хреновой матери, а у тебя, гастарбайтера несчастного, даже прописки…

— Так я льготник, дядя Володя… Могу в любом пункте России, по указу Президента…

— Льготник? — искренне развеселился Гнедин. — Льгота у тебя одна, как у коммуниста в войну — без очереди под пули ложиться. Что в таких случаях в наших кабинетах говорят, знаешь? Кто указ подписывал, тот пусть и обеспечивает, а мы тебя туда не посылали. Ну да ладно, что с тобой делать…

В кабинет без стука вошла секретарша с папкой бумаг. Гнедин, не читая, стал их подписывать, но одну отложил, сказав девушке:

— С этой спешить не будем, пусть отлежится. С другими комитетами согласуем…

Секретарша уже собралась уходить, но приостановилась:

— А еще, Владимир Игнатьевич, через каждую минуту звонят, спрашивают, во сколько панихида?

— А я почём знаю? — удивился Гнедин. — Это как её родня скажет… Звонила ты им? Позвони прямо сейчас, во сколько назначат, во столько и сделаем… Вот так, племянник, у нас тут хоть и не Чечня… — сказал он, когда секретарша вышла. — Шефиню мою хороним. Вишнякову Полину Геннадиевну…

— А что с ней такое, дядя Володя? — осторожно спросил Женя. — Неужели и тут тоже… убивают?

— Скажешь тоже… убивают… — раздражённо поморщившись, отмахнулся Гнедин. — Приехал, понимаешь, всё тебе убийцы мерещатся… Сердце, врач говорит. Тётка-то немолодая уже была. Чего доброго, скоро в её кабинет перееду, тогда уже совсем небось от родственников отбоя не станет…

Секретарша едва успела закрыть за собой дверь, и тут же её голос раздался снова — по громкой связи:

— Владимир Игнатьевич, вы просили со Шлыгиным связаться. Я вас соединю?

— Ага! Он-то мне и нужен! — обрадовался Гнедин и многозначительно зыркнул на Женю: — Сейчас, племянничек, не отходя от кассы и утрясём твой вопрос.

Разговор длился минуты полторы.