Те же и Скунс – 2

В современных боевичках про наёмных убийц, несколько штук из которых она тайком прочитала в чисто познавательных целях, описывались ночные клубы, роскошные рестораны, дорогостоящие любовницы… Бог с ними там. Тётя Фира прекратила свои «изыскания» не потому, что её коробило от чисто литературного убожества текстов или выводили из себя зубодробительно-откровенные описания. Садистские и сексуальные сцены она воспринимала с профессиональным спокойствием медика, лишь отмечала про себя неточности и перехлёсты – ну не холодеет в пять минут только что застреленный человек, и тут уж вы как хотите!.. И докторица со «скорой» не падает в обморок при виде пулевого ранения!.. Боевики опротивели ей даже не из-за того, что описанные в этих книгах «типично киллерские» особенности и ухватки не имели никакого отношения к реальному убийце, жившему у неё в доме. Причина, по которой она перестала посещать лоток возле метро, была печальней и проще.

Всех киллеров в финале с мрачной предопределённостью убивали…

Эсфирь Самуиловна отвернулась от окна и тихонько включила музыкальный центр, который Алёша по её просьбе настроил на всякие станции. «Европа плюс» передавала хит сезона – нечто нескончаемое, без мелодии и без ритма. Вместо двух других, обещавших круглосуточные передачи, шипели и трещали помехи. «Эльдорадио» предлагало полуночникам побеседовать в эфире о том, какой брак прочнее – «гражданский» или чин чином оформленный в загсе. Тёте Фире пришла даже дикая мысль позвонить в студию и высказаться по этому поводу, но потом она махнула рукой и снова переключила канал. Из колонок зазвучала песня группы «Сплошь в синяках», которую последнее время с удовольствием стал слушать Алёша.

Словно мёртвого друга,
Хватая его за плечо…

Тётя Фира вздрогнула и торопливо выключила музыкальный комбайн. Неужели Алёшу тоже всё-таки догнали и застрелили, и сейчас он лежит где-то на ледяном пустыре… медленно остывая… и снег уже не тает у него на лице, на ладонях раскинутых рук…

Когда сравнялась половина шестого и на улице зажглись дополнительные фонари, а народ начал выползать из парадных, спеша на метро (так только и убедишься, что кое-какие предприятия у нас ещё дышат), тётя Фира стала самым решительным образом собираться из дому. Оделась потеплее, прихватила неразлучную капроновую авоську (а что? Будет хоть какой-то предлог, если её вдруг застукают в коридоре не вовремя проснувшиеся жильцы…) и вышла из квартиры.

Снаружи было по-прежнему ясно и стоял лютый мороз. Со двора имелось два выхода: длинная подворотня, удобно выводившая к метро, и арка с гранитными столбиками и ещё видимыми петлями давно снятых ворот – на Кирочную. Почему-то тёте Фире показалось менее вероятным, чтобы Алёша приехал домой на метро, и она направилась ко второй подворотне. Нет, на улицу она не пойдёт; она встанет так, чтобы на всякий случай видеть ту и другую, и будет ждать, пока не дождётся…

Она едва успела занять свой наблюдательный пост, когда с противоположной стороны под арку шагнул Снегирёв.

Живой и здоровый. Он не полз, не шатался, марая мёрзлый снег кровью, не падал, не умирал… Шёл вполне обычной походкой и, кажется, при виде тёти Фиры изумился не меньше, чем она сама – при виде него. Это продолжалось мгновение.

– Тётя Фира, – спросил он, остановившись, – вы что тут, пардон, делаете?..

У него, правду молвить, успела мелькнуть мысль об эгидовской засаде в квартире, но Эсфирь Самуиловна сорвалась с места и молча повисла у него на шее. Он в самом деле был здесь, живой и вещественный. Не привидение, как она на какую-то секунду решила. Он безропотно дал ей повернуть себя к свету, и старая женщина пристально посмотрела ему в глаза. Глаза были очень несчастные и усталые, но… нормальные. Ничего общего с теми жуткими дырами, которыми он её дважды пугал. Тётя Фира еле удержалась от того, чтобы прямо на месте не пробежаться руками по его груди и плечам – не ранен ли?.. Нет, любой непорядок она бы сразу почувствовала… Она снова обхватила его руками за шею, уткнулась ему в куртку лицом и блаженно расплакалась.

Приехали!.