Таверна трех обезьян

Меня восторгали ее мудрость и стиль, она досконально знала, как устроены мужчины — побудительные мотивы и мельчайшие нюансы их поведения, поэтому так замечательно играла в покер против мужчин. Она приняла душ и одарила меня (или наказала) зрелищем, которое едва меня не доконало, повергнув в ступор, что вполне естественно после экскурса в ее трудовую жизнь, после отказа — до предложения переспать, так и не высказанного вслух — и после того, как я пожирал глазами ее старые фотографии, точно распаленный молокосос. Она вернулась из ванной обнаженная, но в домашних туфлях без задника, разумеется, тоже на шпильке, расчетливо прикрыв черным полотенчиком только выступающий живот. Грудь, хотя и слишком крупная, была все еще весьма аппетитной: почти не обвисшая, несмотря на габариты, с выпуклыми тугими сосками и широкими ареолами, темными и неровными. Трини приоткрыла густую растительность на лобке, не знавшем депиляции, всего на несколько секунд — вполне достаточно, чтобы доказать, что она натуральная блондинка. Она отправилась в свою комнату одеваться, продемонстрировав на ходу прелестный зад и заметив напоследок с иронией:

— Как видишь, ты ничего не потерял.

Мы отправились в «Плэйере» на ее машине во втором часу ночи. По дороге она сказала, что сегодня ночью ей хочется сыграть парочку-другую партий, и что я наверняка смогу познакомиться с Лупасом, ее бывшим мужем.

Лупас — я пока не знал, откуда взялось прозвище — не пришел. Сеньора Трини советовала мне не ввязываться в игру. Мое увлечение покером не простиралось дальше безобидных посиделок со студентами Университета Деусто и скорострельных партий в обманный покер в местном баре. Карточные ставки могли нанести смертельный удар моему тощенькому бюджету. Однако она всегда внимательно и с пониманием прислушивалась к биоритмам тех, с кем имела дело, и щедро вознаградила меня за бесплодное томление, разбуженное во мне ранее, предложив общество одной из девочек, которая ублажила меня в темном уголке наилучшим образом, причем за счет заведения.

Впоследствии я частенько возвращался в «Плэйере» и играл по мелочи. Мой статус приятеля хозяйки позволял мне делать небольшие ставки за ее столом, когда она играла, и мне разрешалось покинуть игру в любой момент, выигрывал я или проигрывал. Иначе и быть не могло в моем случае. Фишками не пользовались. Ставки вносились сразу наличными и только банкнотами. Тысяча песет для начала и ставки, предел которых ограничивался остатком денег партнера — минимально в пять тысяч. Сдающий устанавливал вариант покера по своему желанию, но в основном играли в соотношении три к одному втемную, в остальных случаях на открытых картах или предпочитали смешанный тип; в банке всегда набиралось слишком много денег для такого голодранца, как я.

Иногда мне везло, и я забирал двадцать или тридцать тысяч песет — суммы для меня значительные. В другой раз я потерял пятнадцать тысяч, месячную плату за квартиру, и мне пришлось туго. Когда я выигрывал, сдавала сама сеньора Трини, и после она заставляла меня уйти из-за стола.

— Пока ты не закусил удила и не нарвался на неприятности… — по-матерински увещевала она меня под слабые протесты остальных игроков: она правила в своем доме, никакие возражения не принимались.

Да, я познакомился с Лупасом и даже пару раз играл с ним. Стало понятно, почему его так прозвали: он носил бифокальные очки с толстенными стеклами, настоящие лупы. На каждой сдаче он подносил карты к самому носу, практически утыкался в них линзами и только тогда чуточку приоткрывал веером, чтобы посмотреть: он напоминал первооткрывателя близорукости. Ему было под шестьдесят, среднего роста, тощий, плешивый и некрасивый. Мало того, угрюмый, брюзгливый и без проблеска чувства юмора. Мне показалось невероятным, что этот недоносок провел многие-многие годы подле такой очаровательной женщины, какой была его партнерша по порношоу, а особенно удивляло то, что он был единственным мужчиной ее жизни.

По крайней мере насчет его сексуальной привлекательности меня просветили другие, когда Трини не слышала. Похоже, означенное чудо природы обладало орудием громадного калибра, как в длину, так и в диаметре. И мужчина умело им пользовался, отличаясь выдающимся самообладанием. И тогда я вспомнил замечание моей покровительницы относительно привычного для нее количества и качества. Поэтому меня не удивляла шутка Дерьмолапа, одного из игроков, о ком речь еще впереди, который обычно говаривал:

— Поглядим, как ты сыграешь, Лупас… А может, у тебя вдруг встал? А то, когда эта штука твердеет, кровь приливает не к голове…

Лупас держал захудалый пансион на улице Кон-де дель Асальто, главной артерии китайского квартала. Вдобавок он был сутенером двух неказистых португалок, которые приводили клиентов в тот же пансион. Меня предупредили, чтобы я держал с ним ухо востро: он всегда носил с собой пистолет и, хотя был слеп как крот, имел отменный слух.