Татьянин дом

— Мама! Ты с ума сошла! Он сегодня перечислил деньги — весь бюджет. Но почему-то за вычетом десяти процентов из твоего гонорара. Его бухгалтер передал — за моральный ущерб. Наверное, имеется в виду, что мы не выдержали сроки. И все равно — заказ фантастически выгодный.

— Я тебе повторяю — мы от него отказываемся.

— Мама! Ты ничего не понимаешь в бизнесе! Твой гонорар не изменится, я тебе обещаю.

— А я тебе обещаю, что как застройщик получишь большую проблему с архитектором. Моего проекта Крылову не видать! Все!

— Подожди, не клади трубку! — верещала Маринка.

Она упоминала сумасшедший дом, говорила об убытках, закупленных материалах и отведенной земле, каждый метр которой был золотым. Она ругала маму, расспрашивала, умасливала и обвиняла в раннем климактерическом маразме.

Крылов решил наказать ее рублем, думала Татьяна. Просчитал свой моральный ущерб в долларовом эквиваленте. А ее моральный ущерб во внимание не принимается. Дудки!

Татьяна изменила мнение не благодаря уговорам дочери, а потому, что решила отомстить Крылову его же методами.

— Перестать кликушествовать! — сказала Татьяна. — Мы поступим следующим образом. Крылов получит свое поместье, если к моему первоначальному, подчеркиваю — первоначальному, гонорару будет прибавлено двадцать пять процентов. За моральный ущерб.

— Ты бредишь! — Маришка даже стала заикаться. — Он-то что сделал? В чем виноват?

— У меня садится батарейка, — предупредила Таня. — Дома все в порядке? Хорошо. До завтра. Ты все запомнила? Двадцать пять процентов за моральный ущерб, или пусть катится к чертям собачьим.

* * *

До приезда мамы Маришка не рискнула обращаться к финансистам Крылова с абсурдным предложением. Оно не лезло ни в какие рамки и попахивало умопомрачением. Но Таня жестко стояла на своем: «У меня не начался климакс, нет маразма и признаков развивающейся душевной болезни, я знаю, что делаю; я не вмешиваюсь в ваши личные дела, и тебе нечего совать нос в мои; если я говорю о моральном ущербе, значит, он имеет место; мое решение окончательно, сколь ни велики будут убытки».

Маришка призвала на помощь Павлика: мать чудит, а ты сидишь сложа руки.

Рук Павлик не покладал: на работе подгонял дела к отпуску, готовился к свадьбе, утешал Катьку, которую по утрам выворачивало наизнанку и бил озноб в ожидании через полгода родов. Павлик и сам боялся этих родов. Ему и не верилось в них до конца — Катька внешне совсем не изменилась. Иметь сына — здорово. Дочка тоже неплохо. Но роды!.. Жуть! Словно из него самого что-то полезет наружу со страшными болями и криками. Он чувствовал вину и гордость, страх и раскаяние за процесс, который совершил, — оплодотворил симпатичную, славную, любимую девушку. Утешала только мысль, что не он первый — не в смысле у Кати, а в смысле отцом станет.

Сестра била тревогу не напрасно — то, чего требовала мама, и то, что она вообще влезала в финансовые дела, действительно наводило на мысль о съехавшей крыше у родительницы.

И маму, и сестру периодически зацикливало на каком-нибудь пунктике. Маму — редко, Маришку — часто. Но если сестру можно встряхнуть, отвлечь, переключить ее внимание, «дать по башке», наконец, то с мамой никакие номера не проходили. Если уж она задумала что-то сделать, то помешать ей могло только землетрясение. Ну и придумывала бы себе занятия безопасные для бизнеса — пальмы под снегом выращивала или снова кур-несушек разводила. Теперь у нее появился — как бы сказать? — ухажер. Порядочный, кстати, человек. Вот и занимайся с ним всем, чем положено заниматься в вашем возрасте, — книжки читайте, под ручку гуляйте.

Как архитектор мама была исключительно надежным партнером по бизнесу. Она работала быстро, четко, клиенты заходились восторгами от ее проектов. Собственно, их бизнес и начался с маминых рисунков. И хотя теперь она работает только под конкретный заказ, не фонтанирует идеями и не хочет трудиться впрок, другого такого разработчика днем с огнем не найти.

Прожив большой кусок сознательной жизни с мамой и сестрой, близко познакомившись с другими представительницами женского пола, Павлик пришел к выводу, что искать логику во многих их поступках или словах — пустое занятие. Или заболтают тебя, уведут в словесные дебри, и ты там потеряешься, или увильнут, слукавят, окажутся вдруг беспомощными, больными, плачущими по пустякам. Верную мысль он прочитал в каком-то детективе. Там следователь говорит: «Женщину нельзя заставить признаться. Мужик, припертый к стене фактами, поднимает руки. А женщина заявляет: ну и что? Вы еще не знаете… а я не понимаю, как… а эксперты тоже ошибаются… а свидетели ваши врут… и вообще, как вы смеете так обращаться с женщиной?»