Он пробовал кричать, но эхо возвращало его голос, придавая ему что-то зловещее. Джованни привязал лошадь к обрубку дерева на краю дороги, где росло немного травы, а сам сел на землю, прислонился спиной к откосу и, ожидая, когда придет сон, стал думать о пути, который ему еще предстоит проделать, о людях, с которыми он познакомится в крепости, о своей будущей жизни; и думы эти были безрадостны. Лошадь время от времени бухала копытами по земле, и Дрого всякий раз вздрагивал от этого неприятного и странного звука.
На рассвете, вновь пустившись в путь, он увидел на противоположном склоне другую дорогу, тянувшуюся примерно на той же высоте, а через некоторое время заметил там какой-то движущийся предмет. Солнце еще не осветило ущелье, и в нем затаились глубокие тени, из-за которых было трудно разглядеть все как следует. Но Дрого, подхлестнув коня, все же поравнялся с непонятной фигурой и увидел, что это верховой офицер.
Наконец-то живая душа, свой человек, с которым можно будет посмеяться, пошутить, поговорить о будущей жизни, об охоте, женщинах, городе. Да, о городе, уже отошедшем в сознании Дрого куда-то далеко-далеко, совсем в другой мир.
Лощина стала уже, обе дороги сблизились, и Джованни Дрого смог даже разглядеть, что всадник — капитан. Поначалу он не решался окликнуть незнакомца — это могло показаться неуместным и невежливым — и лишь несколько раз поднес руку к козырьку фуражки, но тот не отвечал. Наверно, не видел Дрого.
— Господин капитан! — не выдержав, крикнул Джованни. И снова отдал честь.
— Что такое? — донесся до него голос с другой стороны лощины.
Капитан, остановившись, вежливо откозырял ему и ждал объяснений. В его вопросе не было строгости, одно удивление.
— Что такое? — опять прокатился по лощине голос капитана, на сей раз уже несколько раздраженный.
Джованни остановился, сложил ладони рупором и прокричал что было мочи:
— Ничего! Я просто хотел с вами поздороваться!
Объяснение получилось глупым, даже обидным для капитана, который мог подумать, что его разыгрывают. Дрого тотчас пожалел о своей выходке. В какое дурацкое положение можно себя поставить только из-за того, что тебе скучно одному.
— Вы кто? — прокричал капитан.
Этого вопроса Дрого как раз и боялся. Странная беседа через лощину приобретала таким образом характер какого-то допроса. Неприятное начало, ибо скорее всего капитан был из крепости. Но теперь — деваться некуда — нужно было отвечать.
— Лейтенант Дрого! — громко отрекомендовался Джованни.
Капитан не знал его и на таком расстоянии мог не расслышать имя, но, судя по всему, ответ его успокоил, поскольку он снова тронулся в путь, согласно кивнув, словно говоря: скоро встретимся. И действительно, через полчаса в том месте, где лощина становилась совсем узкой, Джованни увидел мост: две дороги сливались в одну.
Там они и встретились. Капитан подъехал к Дрого и, не слезая с коня, протянул руку. Это был человек лет сорока или даже постарше, с тонким, благородным лицом. Форма на нем была простая, но прекрасно подогнанная.
— Капитан Ортиц, — представился он.
Дрого, пожимая ему руку, подумал, что вот наконец он вступает в мир крепости. Это была пока лишь первая ниточка, первое знакомство, за которым последуют другие, самые разные, и он станет здесь своим человеком.
Капитан, не задерживаясь, поехал дальше; Дрого последовал за ним, чуть поотстав из уважения к старшему по чину. Он все ждал, что капитан как-нибудь выразит свое неудовольствие по поводу его неловкой попытки завязать разговор. Но капитан молчал: то ли ему не хотелось говорить, то ли от природной застенчивости он не знал, с чего начать. Поскольку дорога круто поднималась в гору, а солнце основательно припекало, кони шли медленно. Наконец капитан Ортиц нарушил молчание:
— Я издали не совсем расслышал ваше имя… Дрозо, если не ошибаюсь?
Джованни ответил:
— Дрого, через «г», Джованни Дрого. Вы уж простите, господин капитан, что я вас окликнул, — добавил он, смущаясь, — с другой стороны лощины трудно было разглядеть, какое у вас звание.
— Действительно, — не желая ставить Дрого в неловкое положение, согласился Ортиц и рассмеялся.
Так они проехали еще немного, ощущая некоторую скованность. Потом Ортиц спросил:
— Итак, куда же вы направляетесь?
— В крепость Бастиани. Я верно еду?
— А куда же еще?
Они снова замолчали. Становилось жарко. Со всех сторон их обступали горы — гигантские, поросшие травой, дикие. Ортиц сказал:
— Вы, значит, в крепость? Везете какой-нибудь пакет?
— Нет, господин капитан, я назначен туда служить.
— Направлены в личный состав гарнизона?
— Думаю — да, в личный состав. Это первое мое назначение.
— Ну тогда в личный состав, конечно… Что ж, это хорошо… Выходит, вас можно поздравить…
— Благодарю вас, господин капитан.
И снова какое-то время они ехали молча. Джованни очень хотелось пить, а к седлу капитана была приторочена деревянная походная фляга, в которой плескалась вода: хлюп-хлюп.
— На два года? — спросил Ортиц.
— Простите, господин капитан, что значит: на два года?
— Как это — что? Отслужите здесь, как положено, два года. Так ведь?