Татарская пустыня

Он как бы старается выгородить Мартелли: дескать, в том, что парня прозвали Чернявым, его вины нет, и наказывать тут не за что.

Но майор не собирается наказывать солдата: такая мысль ему и в голову не приходит.

– Ага, Чернявый! – кивает он, не скрывая удовлетворения.

Старший сержант хмуро смотрит на майора, ему все ясно. Как же, как же, думает он, дай ему еще приз, сволочь, за то, что он красиво убил человека. Какой точный прицел, не правда ли?

Да, конечно, прицел был очень точным. Именно об этом думает сейчас Матти (а ведь когда Чернявый стрелял, было уже темно.

Снайперы у него что надо).

Тронк люто ненавидит его в эту минуту. Как же, как же, можешь радоваться открыто, думает он. На то, что Лаццари убит, тебе наплевать.

Похвали своего Чернявого, вынеси ему благодарность!

И действительно, майор совершенно спокойным голосом громко выражает свое удовлетворение:

– Что ж, Чернявый стреляет метко! – А про себя думает: этот хитрец Лаццари надеялся, что Чернявый промахнется, надеялся, что ему все сойдет с рук! Теперь он узнал, с кем имел дело. А Тронк?.. Может, он тоже рассчитывал, что Чернявый промахнется, и тогда все кончилось бы несколькими днями гауптвахты. – О да, да! – снова восклицает майор, совершенно позабыв о том, что перед ним покойник. – Чернявый – стрелок отменный!

Наконец он умолкает, и старший сержант может опять заняться трупом. Теперь Лаццари лежит на носилках, как полагается: лицо его прикрыто походным одеялом, видны только руки – две большие крестьянские руки, которые кажутся еще живыми и налитыми кровью.

По знаку Тронка солдаты поднимают носилки.

– Прикажете идти, господин майор?

– А кого еще ты собираешься здесь ждать? – резко отвечает Матти, который только теперь с искренним удивлением почувствовал ненависть Тронка и считает нужным ответить ему так же резко, подчеркнув вдобавок пренебрежение старшего по званию к подчиненному.

– Вперед! – командует Тронк.

Следовало бы сказать «шагом марш», но это кажется ему сейчас неуместным. Только теперь он взглянул на Крепость, увидел на стене силуэт часового, смутно вырисовывающийся в свете фонарей. За этими стенами, в одной из казарм есть койка Лаццари и его сундучок, а в нем – привезенное из дома изображение мадонны, несколько холостых патронов, огниво, цветные носовые платки, четыре серебряные пуговицы для парадного мундира: они достались ему еще от деда и в Крепости никогда бы не пригодились.

На подушке, возможно, за эти два дня не разгладилась еще ямка от его головы, а в вещах найдется, наверно, и пузырек с чернилами, продолжает перечислять про себя педантичный даже в мыслях Тронк, ну да, пузырек с чернилами и ручка. Все это завернут в пакет и отправят его родным вместе с письмом от господина полковника. Остальное – то есть казенное имущество, в том числе и сменное белье, – передадут другому солдату. А вот красивая парадная форма и винтовка не достанутся никому: винтовку и форму похоронят вместе с хозяином – таков закон Крепости.

Глава 14

А когда наступил рассвет, с Нового редута увидели на северной равнине крошечную черную полоску. Черточку, которая двигалась и никак не могла быть галлюцинацией. Первым заметил ее часовой Андронико, потом – часовой Пьетри, затем – сержант Батта, который сначала смеялся над ними, и, наконец, дежурный офицер – лейтенант Мадерна.

Небольшая черная полоска – что-то совершенно непонятное – двигалась утром с севера через пустыню, хотя недобрые предчувствия заявили о себе в Крепости еще с ночи. Примерно в шесть утра часовой Андронико поднял тревогу. Да, с севера что-то двигалось: такого еще ни у кого на памяти не было. Когда рассвело совсем, на белом фоне пустыни стала отчетливо видна колонна людей, направлявшихся в сторону Крепости.

Через несколько минут, как и каждое утро с незапамятных времен (когда-то это объяснялось надеждой, потом – любовью к порядку, а теперь – всего лишь привычкой), полковой портной Просдочимо поднялся на крышу Крепости, чтобы взглянуть окрест. Это стало традицией, и сторожевые посты пропускали его без разговоров. Он наведывался на стену, на смотровую площадку, болтал о том о сем с дежурным сержантом, а потом снова спускался в свое подземелье.

В этот раз, окинув взглядом просматривавшийся со стены треугольник пустыни, Просдочимо решил, что он уже на том свете.

Мысль, что он видит сон, ему и в голову не пришла: сновидения обычно бывают абсурдными и путанными, спящий человек подсознательно чувствует нереальность происходящего, понимая, что в один прекрасный момент наступит пробуждение. Во сне картины никогда не бывают такими четкими и материальными, как эта унылая равнина, по которой двигались строем неизвестные люди.

До чего же все было странно, до чего похоже на мечтания его молодости! Просдочимо просто не мог поверить в реальность происходящего и решил, что он умер.