Тарзан и потерпевшие кораблекрушение

Хотя де Гроот и Краузе оставили вопрос девушки без ответа, ответ вскоре последовал. Вернулся Шмидт с матросами. Он и еще двое были вооружены пистолетами, остальные держали в руках железные прутья, которыми пользуются при обращении с дикими зверями.

Клетку Джанетт сдвинули с места и приставили к той, где сидел Тарзан, дверь в дверь. Затем обе двери одновременно подняли.

– А ну-ка ступай к своему дикарю! – приказал Шмидт.

– Вы не смеете, Шмидт! – вскричал де Гроот. – Ради Бога, не делайте этого!

– Заткнись! – гаркнул Шмидт. – Шевелись, потаскуха! А ну-ка, пощекочите ее прутьями! Оглохли, что ли?

Кто-то из матросов ткнул Джанетт, и в тот же миг Тарзан зарычал и двинулся вперед. Три пистолета нацелились на него. Просунутые сквозь решетку прутья преградили ему путь. Рычанье повергло девушку в ужас, однако, сознавая, что ее могут силой затолкать в соседнюю клетку, Джанетт храбро вошла в нее сама с высоко поднятой головой. За ее спиной со стуком гильотины упала железная дверь.

Де Гроот, Краузе, Шмидт и ласкары, затаив дыхание, ожидали трагической развязки, при этом каждый испытывал различные чувства: Шмидт предвкушал кровавое зрелище, Краузе нервничал, ласкары глазели с безразличием, а де Гроота обуревали чувства, в принципе несвойственные флегматичным голландцам. Окажись он французом или итальянцем, он, вероятно, стал бы кричать и рвать на себе волосы, но, будучи голландцем, он держал свои эмоции в узде.

Джанетт Лейон в ожидании застыла у порога клетки. Она глядела на Тарзана, а Тарзан глядел на нее. Он видел, что она дрожит от страха, и жалел, что не может успокоить ее словами. Тогда он сделал единственное, что мог – улыбнулся ей. Джанетт хотелось верить, что улыбка эта – ободряющая, дружеская, но ей нарассказывали столько кошмаров о его свирепости, что она засомневалась: это могла быть улыбка кровожадного предвкушения. На всякий случай Джанетт заставила себя улыбнуться в ответ.

Тарзан подобрал гарпун, отнятый им у Шмидта, и двинулся к девушке.

– Стреляйте же, Шмидт! – вскричал де Гроот. – Он убьет ее!

– Что я, рехнулся? Стрелять в такой ценный экземпляр! – откликнулся Шмидт. – Сейчас начнется потеха!

Тарзан подошел к Джанетт, вручил гарпун девушке, вернулся назад и сел на пол в дальнем углу клетки. В значении этого жеста невозможно было ошибиться. У Джанетт подкосились ноги, и, чтобы не упасть, она быстро села. Подобная реакция обычно наступает после сильного нервного напряжения. Де Гроота прошибло холодным потом.

От ярости и разочарования Шмидт затопал ногами.

– И это дикарь! – завопил он. – Мне казалось, ты говорил, что он совсем дикий, Абдула. Ты меня надул, подлый лжец!

– Если не верите, что он дикий, зайдите к нему в клетку, – ответил араб.

Тарзан не спускал со Шмидта глаз. Он ничего не понял из слов этого человека, но, наблюдая за его мимикой, жестами, поступками, составил о нем свое мнение. Герр Шмидт получил очередное очко не в свою пользу; очередной гвоздь был вбит в его гроб.

V

Наутро оба пленника, заключенные в большую железную клетку, пребывали в прекрасном настроении. Джанетт радовалась тому, что осталась целой и невредимой после ночи, проведенной вместе с существом, которое питается сырым мясом, издавая при этом урчание, – с дикарем, который голыми руками убил троих африканских воинов, пока его самого не скрутили, и которого Абдула называл каннибалом. От избытка чувств девушка пропела отрывок из французской песенки, которая была популярна в Париже в ту пору, когда она покидала этот город.

Тарзан же чувствовал себя счастливым потому, что понял слова песни. Пока он спал, могучее здоровье взяло верх, и недуг оставил его столь же внезапно, как и поразил.

– Доброе утро, – произнес он на французском, первом усвоенном им человеческом языке, которому его обучил лейтенант-француз. Давным-давно Тарзан спас его от смерти.

Девушка изумленно взглянула на дикаря.

– Я… доброе утро! – произнесла она, запинаясь. – Я… я… мне говорили, что вы немой.

– Со мной произошел несчастный случай, – объяснил он. – А теперь я опять здоров.

– Я очень рада, – сказала она. – Я… – девушка замялась.

– Знаю, – прервал ее Тарзан. – Вы меня боялись. Бояться не стоит.

– О вас рассказывали жуткие вещи, вы, наверное, и сами слышали.

– Я не только не мог говорить, – ответил Тарзан, – но и не понимал речи. Что же они говорили обо мне?

– Что вы очень жестокий и что вы… вы… едите людей.

Тарзан улыбнулся редкой для него улыбкой.

– Поэтому вас поместили сюда в надежде, что я вас сожру? Кто это сделал?

– Шмидт – человек, который возглавил бунт и захватил пароход.

– Тот самый, который плюнул в меня. – произнес Тарзан, и девушке показалось, что в его голосе прозвучали рычащие нотки. Абдула был прав, этот человек и вправду напоминает льва. Но теперь она уже не боялась его.

– Вы разочаровали Шмидта, – сказала она. – Он был вне себя, когда вы передали мне гарпун, а сами отошли в дальний угол. Он прекрасно понял, что вы даете понять, что мне ничего не грозит.

– Почему он вас ненавидит?