Тарикат

Конечно, ему всего тринадцать, и это его первый торговый поход. Но ведь он без помех добрался со всеми до Багдада, и живой-здоровый возвращался теперь домой. Если, конечно, во второй раз преодолеет эту пустыню.

Тонкие подошвы кожаных сапог полностью погружались в песок, а он так нагрелся, что казалось, будто прожигает пятки насквозь. Отец шел далеко впереди и вел первого верблюда. Оба дядьки шли в хвосте каравана, и только Азиз топал в середине, ведь ему доверили самый ценный груз – семилетнюю сестренку Айгюль. Она удобно устроилась между горбов верблюда под маленьким шатром. Для нее выбрали самое спокойное животное, и теперь этот сын Бактрии гордо переступал жилистыми ногами. На его морде застыло презрительное выражение, впрочем, как и у всех представителей его племени. Перед тем как сделать шаг, он раздвигал оба пальца на лапе и осторожно опускал ее на песок, при этом вздымая фонтанчик пыли, и Азизу очень нравилось наблюдать за спокойными движениями верблюда, ведь тот, казалось, не чувствовал ни жары, ни усталости.

Самому же Азизу чудилось, что еще немного и он просто упадет и останется лежать среди этих нескончаемых барханов. Невыносимо хотелось пить, но пить нельзя. Иначе солнце начнет выжимать из человека всю воду и тогда можно умереть. Это главное правило в пути – не пить, а только освежать рот водой из тыквы-горлянки, привязанной к поясу. Азиз отвязал горлянку и набрал в рот воды, но не удержался и проглотил ее, противную почти горячую. На зубах заскрипел вездесущий песок. Быстроглазая Айгюль тут же это заметила и крикнула матери:

– Ое, Азиз пьет воду!

– Ничего я не пью. Просто промочил рот, – запротестовал мальчик. Он перевязал головной платок так, что остались видны только глаза, закрыв нос, рот и даже брови. Дышать стало тяжело, но хотя б песок не попадал в нос и не оседал на языке. Платок обычно использовали для того, чтобы из-под тюбетейки не стекал пот и не заливал глаза, но он видел арабов-караванщиков, которые повязывались по-другому, вот как он сейчас. Через несколько шагов оказалось, что через платок почти не проникает воздух – до такой степени он засалился во время похода. Азиз раздраженно стянул платок с лица и захныкал от разочарования.

Сапарбиби-опа ехала следом за дочерью, укрытая точно таким же многоцветным шатром. Она быстро опустила на лицо волосяную сетку от пыли и выглянула наружу:

– Потерпи немного, сынок. Скоро дойдем до сардоба[1], там и напьешься, и отдохнешь. Я дам тебе яблоко.

Хорошо этим женщинам говорить. Они весь путь проделали как царицы. Азиз тоже хотел бы влезть на верблюда и немного подремать под монотонное покачивание. И съесть это обещанное яблоко в тишине и покое. Но животные тащат тяжелые тюки с товарами, и никто не позволит нагружать их еще больше.

Мальчик представил себе сумрачную прохладу сардоба, куда солнце проникает лишь через маленькое окошко в куполе. Хорошо бы там расстелить курпачу[2] и подремать часок. Но сначала нужно открыть воду, чтобы напоить верблюдов, потом в огромном казане накипятить воду для людей, и только после всего можно будет выпить чаю и перекусить лепешкой с вяленым мясом. И сразу же опять в дорогу, чтобы к вечеру дойти до караван-сарая. Нет, не дадут ему отдохнуть.

По обе стороны верблюда, на котором ехала сестренка, тоже висели тюки, но в них находились припасы для их маленького каравана и вода для омовения в бурдюках. Иногда лицо начинало щипать под платком от пота и пыли. Тогда кто-нибудь умывался из своей горлянки, а потом наполнял ее вновь. Мыть руки и лицо полагалось и во время намазов, которые в пути проводились быстро, чтобы не терять драгоценное время.

Весь захваченный горькими мыслями о судьбе младшего ребенка в семье, Азиз продолжал идти, бездумно переставляя ноги, но вдруг почувствовал, как натянулась веревка, привязанная к верблюду, и больно врезалась в ладонь.

Караван внезапно остановился, прервав размышления Азиза. Верблюды встали как вкопанные и одновременно повернули головы в одну сторону, вытянув шеи. Откуда-то раздалось громкое пение птиц и пахнуло свежестью. Издалека доносились удивленные крики караван-баши и его понукания.

– Что случилось, отец? – крикнул Азиз, стараясь перекричать птичьи крики. – Почему мы остановились? – он озирался в надежде увидеть, откуда доносится птичье пение, но увидел совсем иное.

– Буря идет! – услышал он слова отца и тут же увидел огромное желтоватое облако, закрывшее горизонт. Оно было настолько густое, что даже очертания ближайших барханов исчезли, словно те растворились или слились с небом. А издалека приближались три песчаных смерча, огромных будто джинны, черные в центре и темно-коричневые по краям.

Верблюды сорвались с места и со всей доступной им скоростью понеслись в ту самую сторону, куда секунду назад указывали их морды. Люди побежали с ними, не выпуская из рук поводья, которыми управляли животными. Но то, что может верблюд, – не всегда умеет человек. Бежать по песку было трудно. Азиз упал и его протащило еще несколько шагов.