Тарантул

— Сергей Кузьмич, полюбуйся, — сказал Иван Васильевич, поднося пластинку к самому его носу и приподнимая краешек этикетки, — Видишь? Там что-то еще записано…

Только сейчас Маслюков понял, что перед ним стоит настоящий, живой начальник, взволнованный неожиданным открытием.

— Вот оно что!.. Это здорово, товарищ подполковник!.. А что вы насчет собаки говорили?

— Смотри сюда. Фабричная марка: собака перед граммофоном. Видишь? Она-то меня и навела на эту догадку.

* * *

В лаборатории сняли этикетку, промыли пластинку я установили, что запись произведена на тридцати оборотах. Новинка техники — долгоиграющая пластинка — не была уже секретом.

Вместе с пластинкой в кабинет принесли специальную радиолу.

— Ну, что тут за музыка? — спросил Иван Васильевич инженера, когда они остались вдвоем.

— Речь Гиммлера.

— Ого! Даже Гиммлера! — с удивлением сказал Иван Васильевич. — Перевод сделали?

— Нет. Вот послушайте, товарищ подполковник, — сказал инженер, опуская иглу.

В репродукторе возникло легкое шипение, и вдруг раздался гортанный мужской голос. Вначале Гиммлер говорил спокойно, почти дружеским тоном. Обращение его ко всем резидентам немецкой разведки походило на отеческую беседу с сыновьями. Постепенно в голосе появились каркающие нотки приказа, а закончил он почти криком.

Иван Васильевич плохо знал немецкий язык, но главные мысли он понял. Гиммлер говорил, что отступление немецкой армии имеет стратегический характер. Цель отступления — измотать и обескровить Советскую Армию. Говорил, что немецкая армия отступает в полном порядке, по заранее разработанному плану, сохраняя технику и людей, в то время как Советская Армия несет громадные жертвы и потери.

— Это нам известно со времен царя Гороха, — с усмешкой проговорил Иван Васильевич. — Паническое бегство как удачный стратегический маневр.

Инженер засмеялся, но сейчас же поднял палец. Насторожился и подполковник.

Гиммлер сообщал, что второго фронта не будет. В Женеве идут переговоры с Америкой и Англией о заключении мира, и близок час, когда эти страны выйдут из войны,

— Вот как! Что это… провокация или действительно так? — спросил вполголоса Иван Васильевич, следя за выражением лица инженера, который лучше его понимал язык.

— Все может быть, — сказал тот, разводя руками. — Второго-то фронта до сих пор нет…

Дальше Гиммлер говорил о том, что в эти решающие дни немецкие патриоты должны умножить свои усилия для ускорения победы над коммунизмом. Россия истекает кровью. Это последнее ее сопротивление. В заключение он приказывал распространять эти сведения и действовать, действовать… Подрывать мосты, уничтожать заводы, отравлять продовольствие, водоемы.

Закончил свою речь Гиммлер обычными хвастливыми лозунгами третьей империи, ну и, конечно, — «Хайль Гитлер!».

— Все! — сказал инженер.

— Пустой номер. Вторую этикетку вы тоже сняли? Иван Васильевич надеялся услышать что-нибудь о конкретных заданиях, с названием мест, с фамилиями людей, но их не было. Это был призыв вообще.

— Вторую этикетку мы сняли с очень большим трудом, — сказал инженер, показывая обратную сторону пластинки, — Такой клей… Надо отдать им справедливость, товарищ подполковник, — химики они замечательные.

— Не только химики… И как это все случилось?.. — задумчиво проговорил Иван Васильевич. — Трудолюбивый народ… и вот попал в фашистскую кабалу.

— Школы у них, товарищ подполковник, особые. С детства думать самостоятельно не учат. Такая педагогика. А это отражается на всем народе.

— Конечно, школа играет огромную роль. А вы откуда знаете, что у немцев думать не учат?

— Когда-то изучал историю педагогики. Собирался стать учителем.

Иван Васильевич взглянул на очень высокую, худую фигуру инженера и улыбнулся.

— Вас бы, наверно, ребята прозвали «дядя Степа».

— Совершенно верно. Меня и сейчас знакомые мальчишки так зовут, а некоторые еще и «Дядя, достань воробышка».

Позвонили из лаборатории и сообщили, что в ампулах, найденных в несгораемом шкафу аптеки, оказался препарат цианистого калия. Яд очень сильный и быстродействующий.

Предположение Ивана Васильевича подтвердилось. Шарковский отравился в машине, когда окончательно убедился, что разоблачен как немецкий шпион-разведчик. Теперь можно было со спокойной совестью идти с докладом к генералу и приступать к ликвидации всей банды.

31. Неожиданное посещение

Миша и Лена ничего не знали о происходящих событиях и, конечно, не понимали, что тревожит их гостя, почему он озабочен и с каждым новым днем становится все мрачней. Фамилию Казанкова, передавшего им письмо, они даже не слышали.

— Папа был на заводе, а письмо принес какой-то мужчина. Коля открывал ему дверь.

— Он не говорил, что зайдет за ответом? — спросил Григорий Петрович.

Лена повернулась к Мальцеву, и в ее детском, чистом взгляде можно было прочесть искреннее удивление.

— За ответом? — переспросила она. — Не-ет… По-моему, он ничего не говорил. Он только просил передать письмо папе. И больше ничего. А разве нужен был ответ?