Тарантул

— Другие ребята-комсомольцы добровольно по квартирам ходят. Где дрова принесут, где в доме приберут, где что… Помогают людям. А ты…

Степа сидел с опущенной головой. Мать была права, и он сознавал свою вину. Васькину просьбу он действительно до сих пор не выполнил. Все как-то не было времени, и каждый день дело откладывалось на следующий.

— Варвара Васильевна, вы обо мне не беспокойтесь, — сказал Трифонов, отодвигая от себя тарелку. — Я сыт, поужинал недавно.

— Жареной картошки немного съешьте. Картошка у нас своя. С индивидуального огорода, — с трудом выговорила она. — И зачем только такие слова придумывают? Язык сломаешь. Неужели нельзя по-русски назвать?

— С личного огорода, — подсказал Трифонов.

— Вот, вот. И легче и понятней. А то выдумали какого-то индивидуя… от большого ума!

— Наоборот! — насмешливо возразил Трифонов. — Я полагаю, что от небольшого ума. И делают это некоторые товарищи, чтобы свою ученость показать.

— Вот, вот… Дескать, слушайте и дивитесь, какие словечки я могу заворачивать!

Мать вышла за картофелем, и оперативный разговор возобновился.

— Теперь смотри сюда, — сказал Трифонов, разворачивая листок бумаги, на котором было нарисовано что-то вроде карты. — Вот дорога. Тут мостик. Здесь склады. Эта тропка через все кладбище идет. Следи за тропкой. Видишь поворот? Вот здесь, в этом районе, вы поставите западенки. Деревьев там много. А тут тайничок раскинете. Кумекаешь? По тропке много всякого народу ходит, а как который свернет сюда, во все глаза смотри, куда он пойдет. Но сам… Боже тебя упаси, если он заподозрит, что ты следишь. Все! Конец! Дело провалишь! Чуешь» Степа?

— Да что я, маленький, что ли? — с явной обидой сказал Степа. — Не первый раз.

— А дружок у тебя надежный?

— За Сашку я не ручаюсь… Вот если бы Васька был здоров…

— Про Ваську поминать нечего. Если он в госпитале лежит, — значит, не выпишут раньше времени.

— Василий Алексеевич, а если Сашке ничего не говорить?.. Просто надо, мол, птиц наловить — и все.

— Можно и так.

— А то и на самом деле… вдруг разболтает кому-нибудь, а потом я буду виноват, — сказал Степа, но, чувствуя несправедливость, прибавил: — Вообще-то он парень хороший. Мы с ним в одной школе учились.

Мать принесла сковородку с мелко нарезанным шипящим картофелем, и снова разговор принял другое направление. Уклониться от ужина не удалось, да Трифонов не очень настойчиво и отказывался. Картофель в Ленинграде был блюдом незаурядным, и водился он только у тех, кто сам позаботился вырастить его где-нибудь на бывших цветочных клумбах, на пустырях, во дворах. Остальным ленинградцам по карточкам выдавали крупу.

— Кушайте на здоровье, — говорила Варвара Васильевна, с гордостью накладывая на тарелку аппетитно поджаренный картофель. — Мы от прошлогодней картошки все верхушки срезали и много ее вырастили. С непривычки-то я сначала не верила. Все думала, не вырастет из верхушек. На семена много оставила цельной… па всякий случай. А теперь жалею. Надо бы и с семенной тоже верхушками посадить. Сколько зря картошки пропало! Теперь буду умней,

— Опыт великое дело.

— А Степан еще что делал… Некоторые стебельки отдельно отсадил, золой их удабривал… И что вы думаете? Тоже наросла картошка, и много!.. Ему бы в агрономы учиться. Любит он в земле копаться,

— А ты думаешь, агрономы в земле копаются? — спросил Степа и сейчас же ответил сам; — Ничего подобного!

— Не мели! — строго сказала мать.

После ужина Степа вышел проводить Трифонова во двор, и здесь они закончили оперативный разговор.

Самое приятное в поручении Трифонова — таинственность. Под видом невинных любителей они поедут на Никольское кладбище и будут ловить птиц. Но каких птиц? Никто не должен знать, что Степку интересуют не крылатые, а двуногие «птицы». Тайна распирала Степкину грудь, хотелось с кем-нибудь поделиться, похвастать поручением… Но с кем? Васька в больнице, а Мишка где-то пропадает и домой почти не заходит. А больше сказать некому. Сашке решили не говорить. Но все-таки надо же как-то объяснить свое странное предложение…

Попрощавшись с Трифоновым, Степа отправился на второй двор, где жил приятель-птицелов.

Предложение очень удивило Сашку.

— Не знаю, чего ты выдумал… — неуверенно проговорил он, почесывая давно не стриженные, спутанные волосы. — Есть у меня один пухлячок. Хочешь, продам? — предложил он.

— А что мне твой пухлячок! Мне надо много птиц, и разных.

— Вот еще… разных! А где ты их возьмешь? Летние давно все улетели…

— При чем тут летние? Синички есть? Снегири, щеглята есть?

— Ну, есть.

— Вот их-то нам и надо. Ты не бойся… Я обо всем договорился. Заплатят. Сколько ни поймаем, за всех заплатят.

— А кормить их чем?

— Фу ты какой! Зачем кормить? Как только поймаем, сразу сдадим. Не помрут же они за день.

Сашка снова почесал свою растрепанную гриву и неопределенно хмыкнул. Было ясно, что Степкино предложение соблазняло.

— Ну, а зачем обязательно на Никольское кладбище? — спросил он. — Пойдем лучше на Крестовский остров или на Каменный.

— Так туда и пустят! Там воинские части. А ты что, покойников испугался?