Тарантул (Художник Н. Кочергин)

Неожиданный поворот судьбы сильно волновал Пашку. И теперь, когда Сысоев накормил его и уложил в своем кубрике, он долго ворочался на тюфяке, вздыхал, кряхтел, пока наконец не заснул…

Миша ушел к себе и тоже долго не мог заснуть, поджидая возвращения Николая Васильевича. В глазах все еще стояло прощание с Леной, и сердце мальчика ныло. Неужели он не увидит больше этой славной девочки? Раньше Миша относился к девчонкам сдержанно, не доверял им. Его раздражала пустая болтовня о платьях, ленточках. Сердило постоянное шептанье на ухо, по секрету, и беспричинный, как ему казалось, смех Лена была какая-то другая… Тяжелые дни блокады сделали ее не по летам серьезной, вдумчивой, отзывчивой. Она и техникой интересовалась, и даже швейную машинку умела разбирать…

Миша, не раздеваясь, прилег и незаметно уснул, а когда очнулся, над ним стоял Николай Васильевич.

— Миша, я все уладил. Директор у них педагог умный… Вот здесь остатки рыбы. Завтра утром придется мне проводить Пашку в училище, а то, пожалуй, в последний момент от испуга убежит. Его условно простят, и он должен учебой доказать, что исправился.

Николай Васильевич подсел к Мише и некоторое время задумчиво молчал. Потом медленно сказал:

— Так вот, Миша, часто и начинается. Хороший мальчишка, доверчивый. А запутался в паутине у мерзавца — и пропал. Выпивки, карты… Начал с маленького, а пришел к воровству…

— И кончил бы тюрьмой, — добавил Миша.

— По-разному бывает. Тюрьма не всякого исправит. Тюрьма — место тяжелое. Слабого еще больше поломает.

Ласковый и серьезный тон разговора Николая Васильевича с Мишей, как со взрослым, взволновал мальчика. Действительно, такие истории, как с Пашкой, обычно начинаются с пустяков. От озорства. Потом — хулиганство… воровство… И сломалась жизнь.

— Будь, Миша, всегда внимательным и строгим к себе и к таким, как Пашка… Брюнеты знают, кого можно использовать…

— Таких, как Брюнет, мало, — убежденно сказал Миша.

— Таких верно мало, — подтвердил Николай Васильевич. — А слабых душой, как Пашка, встретишь не раз.

— Трудно жить, Николай Васильевич, — сказал Миша, вспомнив фразу Сысоева.

— Вот и запутываются.

— Нет, Миша! — твердо сказал Николай Васильевич. — Как раз в трудностях и вырастает настоящий человек! Главное в человеке — твердость и честность. И труд! Труд, Миша, самая великая сила, которая делает человека человеком… Лодыри никогда не бывают настоящими людьми… А паразиты — всегда подонки.

Серьезная, задушевная беседа продолжалась за полночь. И когда Николай Васильевич ушел, Миша еще долго не мог заснуть, вдумываясь в простые и умные слова старшего механика.

20. У Горского

Миша встретил Буракова на верхней палубе. Они ушли на нос судна. Миша рассказал о поручении Брюнета.

— Так мы и думали. Покажи противогаз.

Разведчик осветил фонариком противогаз, достал его из сумки и, убедившись, что нижнее отверстие закрыто картонным кружком, засунул противогаз обратно в сумку.

— Все в порядке, Миша. Значит, ты хорошо действовал, если они тебе доверяют. Теперь начинается самое главное. Нужно быть особенно осторожным и внимательным. Сходишь завтра к Горскому…

— Это к тому Горскому? — спросил мальчик.

— Да, да, к тому. Он тебе даст поручение. Соглашайся. Ты встретишься с Нюсей в десять около Витебского вокзала у трамвайной остановки? А там недалеко и он живет. Ну, а мы с тобой увидимся…

Расспросив некоторые подробности, Бураков пожал мальчику руку, пожелал спокойной ночи и ушел.

Взволнованный поручением, Миша даже забыл сказать о письме отца. Спать не хотелось. На столике стояла чернильница. Она навела на мысль написать еще одно письмо. «Если то не дойдет, это получит». Он поднялся к Николаю Васильевичу и постучался.

— Можно! Ага, Миша! Ну, как дела?

Николай Васильевич старательно смывал с рук следы жирной смазки. Вид у него был усталый, но чувствовалось, что он был чем-то очень доволен.

— Все в порядке, Николай Васильевич.

— Молодец! На «Волхове» работали хорошо. Когда выполнишь поручение брата, засажу тебя за учебу.

— Есть. А я письмо от отца получил, Николай Васильевич.

— Неужели? Очень рад за тебя. Поздравляю. Где он?

— Он сейчас на фронт собирается. Ранен был, — гордо сказал Миша, — Я к вам попросить бумаги листочек и конверт. У меня дома есть, только я забыл.

— Пожалуйста, дружок. Чего другого нет, а этого добра у меня запас.

— Спасибо.

При свете коптилки, поджав под себя ноги, сидел Миша в своем кубрике над письмом, временами отрываясь и прислушиваясь к далекой стрельбе.

«Здравствуй, папа!

Я получил твое письмо и так обрадовался, что и сказать не могу. Написал ответ, а если он потеряется, то это письмо второе. Я писал, что мы с Люсей живы и здоровы, а мама умерла от бомбы…»

Дальше Миша почти точно переписал содержание первого письма, но в конце не утерпел и приписал: