Тарантул

Бойцов было пять и отрабатывали они свой хлеб добросовестно. В конце концов я начал отхаркивать на их башмаки кровавую слизь, что несколько умерило их прыть.

Возникает вопрос, а где ж мои хваленные навыки десантника? Можно, конечно, было их проявить, да получить пулю раньше срока не входило в мои жизненные планы. Господин Соловьев предупредил: столичные следователи прибыли со своим бойцами спецназначения, которые имеют право применять оружие при малейшем сопротивлении. Такие вот решительные, но гуманные методы борьбы с правонарушителями. Человеколюбивые методы, потому, что не расстреливают у стенки, хотя очень хочется.

Потом меня, обработанного до состояния мешка с комбикормом, кинули в кресло. Оказалось, для душевной беседы со следователем Ермаковым. И тот появился с искривленной ухмылочкой, мол, как ты, враг общества, ещё живой?

Вспомнив, что мы обитаем в правовом государстве, я, хрипя лопающимися на губах розовыми шариками, поинтересовался постановлением, дающим право на вторжение в частную собственность. Столичная штучка сделала знак и команда казенных «боингов» стартовала из разгромленного ими же жилищного пространства.

— А я пришел в гости, — проговорил Ермаков. — По личному вопросу.

— С общественным резонансом, — хрипел я.

— А без этого нынче нельзя, — прошелся по комнате. — Что-то много трупов за последнее время. А это раздражает.

— Кто-то из нас тоже будет трупом, — сказал. — И, думаю, не я.

— Кажется, мне угрожают, — сел напротив. — А не поиграть ли нам в русскую рулетку, Чеченец? Так, кажется, кличут тебя, Иванов.

— Я не играю в азартные игры.

— Ой, играешь, Чеченец. Еще как играешь! — погрозил пальцем, радуясь своему открытию. — Знаю, не без тебя, родной мой, все эти печальные истории… По мне — и хорошо, что вы друг друга изводите, плохо, что обывателю кровь пускаете. Вот Судакова обидели, зачем?

— А кто это?

— Не знаешь?

— Нет.

— И Полина, его племянница, тебе незнакома?

— Знакома. И что?

— Спасибо, — обрадовался. — Первый честный ответ. — Смотрел на меня с радостным ожиданием того, что я наконец бухнусь на пол от раскаяния. Не дождавшись, хекнул. — Знакома, значит?

— Да.

— Тогда вопрос следующий: была ли между вами физическая близость?

— Как? — зарыдал от смеха. Смеялся так, что казалось, поврежденные ребра проткнут легкие, точно елочные иголки надувные шарики.

— Хорошо смеется тот, кто потом не льет слезы, — крякнул Ермаков. — А знаешь, что дядя расспрашивал племянницу о тебе? И очень был настойчив. Даже ударил её.

— Собаке собачья смерть.

— И эту смерть пристроил ты, Чеченец.

— Я этого не говорил.

— Был у него интерес к тебе, Чеченец, был.

— Это его проблемы.

— Были его, теперь — наши.

— Ищите.

— И найдем, дай время.

— Не дам, — сказал я.

— А говорил, не играешь в азартные игры, — оскалился. — Думаешь, здесь война? Нет, Чеченец, здесь намного ху… вее, предупреждаю по доброте. И выбор один: или жить по нашим законам, или, сам знаешь…

— Я буду жить по своим законам.

— По нашим-по нашим, милый ты мой.

— По своим, дядя милиционер. По своим.

Не знаю, чем бы закончилось наше словесная сшибка, да ввалился боец и сообщил, что по мобильной радиостанции передали: гражданка Судаков обнаружила свою племянницу в петле, кажись, повесилась, деваха.

— Дура, — подхватился следователь Ермаков. — До чего ж неженские штучки эти барышни, блядь! — И вышел вон, расплющивая ботинками битое зеркальное стекло, в которых отражались наши изломанные судьбы.

Она погибла, девочка в свои семнадцать с половиной лет. Мы плохо относимся к мертвым, ещё хуже — к живым. Я слишком был занят собой, чтобы оказать внимание ей. Мы в ответе за тех, кого приручили, сказал поэт, и был прав. Я не хотел брать ответственность за молодую и наивную душу. А она не выдержала слякотной мерзости на улице.

По причине моей, скажем так, не фотогеничности, тетку Полины навестил господин Соловьев. Как я и предполагал, картина событий была банальна: после известного взрыва в ресторане в дом Судаковых ворвалась военизированная группа и, перепугав до смерти тетушку и племянницу, принялись их пытать. С пристрастием.

К удовольствию следователя Ермакова, было установлено, что Василий Васильевич проявлял интерес к человеку по прозвищу Чеченец.

— Да, — честно отвечала Полина, — я знакома с ним, это Алеша Иванов, мы дружили.

— Ах, дружили, хихикала столичная штучка, — а, быть может, и любили?

— Что вы имеете ввиду? — не понимала.

— То, что имею, то и введу, — вел психологическую атаку следователь. Мы тебя, голубу, быстро освидетельствуем на правду… Вон какие у меня орлики… Вздыбят тебе перышко, пташечка блядская…

Ну и так далее.

Девочка Полина не привыкла к нашей безвкусной, как пельмени, жизни. Споткнувшись, упала на брусчатку, разбив лицо в кровь. Ей в этом помогли, и никто не пришел на помощь.