Тарантул

— Дурак, лучше эта, чем другая, — сказал я. А Чеченец приказал. Вперед!..

… Прорыв в зону системы охлаждения всего комплекса «А» нам удался. С потерей нашего неуклюжего проводника — ему не повезло: стрела впилась в номерок. Вжиг! А стрелы, мать моя родина, летали так, словно мы находились в джунглях Амазонии.

Чеченец и я старались не обращать на них внимания, круша врагов матом, спецназовскими ударами и надежным автоматом Калашникова. От наркотического угара и куража боя у меня возникло впечатление, что рядом со мной молотят врага мои друзья и товарищи из героической 104-ой. Они идут за мной беспощадным римским каре и нет силы, способной остановить эту живую и мощную волю духа.

— Ваня, прикрывай! — ору я.

— Алеха, слева, — отзывается Ванечка Стрелков. — Стрелы!..

— Осади малость, твари нечистые! — пыхтит Колька Кирсанов, добродушный самарский увалень. — Ну ужо я вас!..

— Снайпера, Василек!

— Бей, Мишка!

— Сюда-сюда, братцы!..

— Славка, огоньку!… Дай-дай-дай!

— Мужики, гранаты! Где, е`вашу мать, гранаты!…

— Из подствольника, Иванов!..

— Ах, е… ть ваш весь род!

— Кровь-кровь-кровь!..

— «Тарантулы»! За мной!

— Ааа! Ыыы! Ух! Эх! Их! Матушка-Рассея!..

Потом ближний бой закончился. Мои боевые друзья и товарищи ушли в вечность, а я и Чеченец забаррикадировались в подвальном помещение, оплетенном кишками огромных труб. Перевели дыхание. До часа Z оставались минуты и можно было поговорить на прощание по душам, не обращая внимания на удары в бронированную дверь.

— Ты ранен, Леха, — обратил внимание Чеченец на две стрелы, торчащие в предплечье.

— Ха! Пустое, — отмахнулся. — Ты сам-то как?

— Хорошо, — хныкнул. — Умирать будем красиво.

— Конечно, родной, — ответил я. — Не забывай меня.

— Такое забудешь, — усмехнулся. — Торопись, Алеха. Время!

— Да-да, прощай, Чеченец.

— А все-таки мы их, Алеша, сделали, — уходил. — Не смотря ни на что. Как Заяц Лису, а?

— Как Заяц Лису, — захохотал я. — Это точно! А Волк при нем!

— А Волк при нем, — тоже смеялся, удаляясь из моей жизни. — Ох, Леша-Лешка, с тобой не соскучишься, ха-ха.

Когда он исчез, я обратил внимание на свою тень — она была мерзкая, липкая и от грехов черная. Впрочем, это, возможно, была моя кровь… Хотя это уже не имело никакого значения.

Я чувствовал, что сокрушающий миллионы и миллионы жизней час Z где-то здесь, рядом, он заполняет удушливым наркотическим смогом все пространство и спасение лишь в одном: очистить это пространство концентрированным кислородом.

С трудом открываю винтиль резервуара, похожего на огромную и чудовищную по мощи бомбу. Упругая и жесткая струя вырывается из емкости, как джинн из лампы Алладина, и начинает гулять смерчем…

Я поймал в кармане куртки зажигалку — подарок Вани Стрелкова… посмотрел на часы… минута до часа Z… 59 секунд… 58… 57… 56… 55… 54… 53… 52… 51… 50… 49…

Поднес к глазам зажигалку и увидел на её отполированной от частого употребления зеркальной поверхности себя, Алешку, юного и восторженного… каким он был на берегу моря… где на мелководье плескалась девочка Ю, заливающаяся дивным колокольчиком: дзинь-дзинь-дзинь…

— Ю, — сказал и щелкнул колесико кремня, точно повернул колесико времени.

— Ю, — сказал и словно нанес молниеносный последний удар по себе и всему тому, что подлежало немедленному уничтожению.

— Ю, — сказал и увидел — колоссальная, огненно-плазменная цунами, вырываясь на свободу, накрывает полностью своей раскаленной магмой бетонную конструкцию всей спецзоны «А».

И увидел — пространство моей пластающей во мгле отчизны осветилось, и в этом очистительном пламени я увидел людей, их было миллионы и миллионы, и они были люди, они стояли у окон и молча смотрели на бушующее зарево.

И увидел — как содрогнулся весь милый городок Ветрово и все его жители тоже припали к окнам.

И увидел Летту, она стояла у хирургического стола и, услышав чудовищный подземный гул, вскинула голову к слепящим лампам операционной и все поняла, и маму увидел, продолжающую недрогнувшей рукой свою бесконечную работу.

И увидел усталых молоденьких солдатиков, выходящих из смертельного боя.

И увидел девочку Ю, рисующую дом и кошку в нем, и гамак, и медведя, и себя, и меня.

И увидел Антонио, укачивающую на руках Ваньку…

Потом увидел, как плавится рука и сам человек, не успевший притопить клавишу компьютера, чтобы вызвать дьявольский час Z; увидел, как на другой части планеты пытаются реанимировать этот час Z, не понимая, что нельзя реаминировать труп; потом увидел, как трещит инкрустированный телефон на даче государственного деятеля, и тот просыпается в поту от дурного предчувствия, напяливает на свои маленькие кротовые глазки очки с мутными стеклами, а после слушает сообщение, превращаясь в омерзительного и раздавленного скурлатая, но находит в себе последние силы и тряскими пальцами набирает номер телефона, известный только ему…