Тарантул

– Товарищ управляющая, я попрошу вас внимательно отнестись к нашей работе, – сказал Иван Васильевич, видя, что Евгения Васильевна отошла к окну. – Вы можете заметить посторонний предмет скорей, чем мы.

– Я не знаю, что вы ищете.

– Все, что не имеет отношения к аптеке. Вы не замечали у Шарковского особой любви к патефонным пластинкам? Не хвастал ли он когда-нибудь, что достал редкую пластинку?

– Нет. К музыке он, по-моему, равнодушен. Я знаю, что он любил живопись. Говорят, что здесь в дефектарной довольно долго стояла хорошая картина. Чей-то портрет.

– А что в этом кульке? – спросил Трифонов.

– Сода.

Больше часа ушло на тщательный осмотр шкафов, но ничего подозрительного обнаружить не удалось. Пришла очередь несгораемого шкафа.

– Кто его может открыть? – спросил Иван Васильевич, пока управляющая возилась с замком.

– Допуск к шкафу «А» разрешается только троим. Это отдается специальным приказом. Смотрите, пожалуйста. Вот морфий*. Это стрихнин*. Мышьяк*. Здесь тоже морфий, в ампулах. Сулема*… – говорила Евгения Васильевна, переставляя банки.

– А там что? – спросил Иван Васильевич, заметив в углу маленький белый сверток.

– Сейчас посмотрю.

Евгения Васильевна достала сверток, развернула бумагу, и все увидели три цилиндрические ампулы, формой напоминающие радиопредохранители, но значительно меньших размеров.

– Тоже какой-нибудь яд? – спросил Иван Васильевич, беря ампулу и разглядывая на свет прозрачную жидкость.

– Н-не знаю… Я вижу эти ампулы первый раз.

– Да что вы говорите! – вырвалось у Трифонова.

– И знаете что, товарищи, это ведь не нашего производства, – в сильном смущении сказала управляющая. – Наши ампулы совсем иначе запаиваются…

– Та-ак! – с удовлетворением протянул Иван Васильевич. – Неожиданно, но очень кстати. Разрешите-ка…

Он взял ампулы из рук управляющей, неторопливо завернул их все в бумагу, затем в носовой платок и спрятал в карман.

Через час в приемной внутренней тюрьмы Иван Васильевич разглядывал несколько осколков такой же ампулы, только что с большими предосторожностями извлеченных изо рта Шарковского.

30. СЕКРЕТ ПЛАСТИНКИ

Поздно ночью вернулся с обыска Маслюков. Иван Васильевич уже собирался ложиться спать, когда зазвонил телефон.

– Слушаю.

– Товарищ подполковник, докладывает Маслюков.

– Вы откуда говорите?

– Я уже вернулся. Обыск закончили.

– Нашли что-нибудь интересное?

– Нашел.

– Тащите сюда.

– Есть!

Первое, что увидел Иван Васильевич, когда Маслюков вошел в кабинет, – это характерная квадратная картонная коробка под мышкой.

– Пластинки?

– Совершенно точно. Стащил пластинки.

– Почему стащили?

– Чтобы старуха не заметила. Ох и вредная старуха! Сразу сообразила, что может быть конфискация. Когда начали имущество описывать, все время скандалила: «Это мое, это мое!» Чуть что получше – мое, говорит. Ценного добра у Шарковского много, товарищ подполковник. Прямо маленький музей. Удивляюсь я таким людям! Старый и жадный. Ну куда он это все нахватал? В могилу ведь не потащит с собой…

Говоря это, Маслюков положил коробку с пластинками на стол и развязал ее.

– Пластинок много, но я отобрал только заграничные. Вы говорили, что с английским текстом.

– Да, да. Думаю, что все они одинаковы. Одной фирмы, – сказал Иван Васильевич, вынимая пластинки и разглядывая этикетки. – Вот что-то подходящее, но музыка какая-то другая, и номер не тот. Вот еще… Ага! Кажется, эта.

Принесли и завели патефон. Музыка на принесенной пластинке оказалась та же, что и на пластинках Мальцева. Вальс и фокстрот. Но, слушая уже знакомые мелодии, Иван Васильевич по-прежнему не понимал, для какой цели привез их Тарантул.

– Что за черт! Не для развлечения же он их тащил в Ленинград?

– А может быть, и на самом деле пароль? – сказал Маслюков. – Шесть порошков аспирина – это не очень надежно…

– Почему? Наоборот. Просто и хорошо. Нет, тут что-то другое. Отложим до завтра и дадим инженерам. Пускай они поломают голову. Мы пошли, кажется, по неверному пути и забрались в тупик. А сейчас спать…

Маслюков ушел, а Иван Васильевич долго еще сидел за столом, разглядывая пластинки в сильную лупу. Неприятно было идти с докладом к генералу и признаваться в собственном бессилии. Он чувствовал, что разгадка где-то близко и очень проста, но, как это всегда и бывает, в голову лезли самые невероятные, фантастические предположения. Уснул он уже под утро, но и во сне пластинка не давала покоя. Под музыку надоевшего фокстрота в каком-то сыром подвале он танцевал сначала со зловещей старухой, которая потом превратилась в Шарковского.

Проснулся Иван Васильевич от резкого удара и не сразу сообразил, что случилось. Поднял штору затемнения. В комнате сразу стало светло. По улице необычно быстро пробежал трамвай, за ним два грузовика. Тяжелой рысью, сильно напрягаясь, битюг* тащил телегу, нагруженную мешками, ящиками, и в этом движении чувствовался какой-то испуг. Пешеходов не было видно.