Тарантул

– Затем вот еще что… Осторожней с ребятами. Я понимаю, что это надежные помощники, но по молодости слишком смелы, слишком горячи, слишком активны и могут сорваться. Вряд ли ты хочешь иметь на своей совести несчастный случай… Согласен?

– Согласен, товарищ генерал.

– Тогда все.

Вернувшись к себе в кабинет, Иван Васильевич вызвал Маслюкова.

– Садитесь, Сергей Кузьмич, и слушайте внимательно. Получил приказание сократить сроки операции. В связи с этим вам серьезное задание. Выясните у Вали Калмыковой, кто из работников аптеки наиболее болтливый, и вызовите их на допрос в отделение милиции. Пугать не нужно. Будете спрашивать о всяких спекулятивных махинациях, комбинациях с лекарствами. Свяжитесь с ОБХС*. Они мастера на этот счет. Нам известно, что Шарковский менял на ценные вещи дефицитные лекарства. Спрашивайте, кто к нему ходил, что приносили. Нам важно, чтобы они сообщили Шарковскому, зачем их вызывали в милицию и что там очень интересуются его личностью. На другой день вызовите в милицию самого Шарковского и привезите сюда. Его старуха, наверно, будет носить ему передачи. Это надо предусмотреть. Договоритесь с милицией, чтобы он был там в списках. Понимаете?

– Да.

– Вопросы?

– Успеет ли Шарковский сообщить Мальцеву, что его вызвали в милицию?

– Думаю, что если вы завтра днем побеседуете с работниками аптеки, то ночью он постарается уже сообщить… Должен сообщить.

– Еще вопрос, товарищ подполковник. Знает ли Шарковский об аресте Лынкиса?

– По моим сведениям, нет.

– Мы берем лучший вариант.

– Возьмем худший – знает. Что из этого следует?

– Арест Лынкиса имеет для них большое значение. Он может сообщить об этом Мальцеву.

– Зачем?

– Явка же провалена.

– Допустим, что так. Дальше?

– Выходит, что обе явки провалены. Что будет делать Тарантул? Приостановит свою операцию?

– Об этом мы сразу узнаем.

– И что же? – продолжал спрашивать Маслюков.

– И всё. Возьмем Тарантула и будем считать, что дело закончено.

– Но мы захватим не всех…

– У нас нет времени, Сергей Кузьмич. Положение дел на фронте торопит.

– Тогда у меня больше нет вопросов.

– Продумайте мелочи. Рассчитываю на вашу осмотрительность.

Резко звякнул телефон. Иван Васильевич снял трубку и услышал торопливый, взволнованный голос:

– Алло! Попросите к телефону дядю Ваню. Срочно!

– Я у телефона. Это Миша?

– Фу! Я думал, что не застану вас. У меня срочное дело. Немедленно надо повидаться.

– А по телефону нельзя?

– Нет… Тут такая история неожиданная…

Волнение мальчика передалось и Ивану Васильевичу. Если Миша говорит о срочности, о какой-то неожиданности, то, значит, действительно что-то случилось.

– Не торопись. Говори спокойно, Миша. Ты откуда звонишь?

– Да тут, в почтовом отделении, из автомата. На Старо-Невском.

– Хорошо. Если нужно, то давай встретимся. Я сейчас приеду. Какой номер почты?

– Номер я не знаю. Недалеко от лавры.

– Найдем. Я сейчас выезжаю, а ты пройди в помещение почты и там жди. Купи бумагу и напиши отцу письмо. Машину мою ты знаешь?

– Знаю.

– Мы остановимся у входа. Я пройду на почту, спрошу письмо до востребования, а ты тем временем садись в машину. Так можно?

– А почему нельзя?

– Ну мало ли что! Я же не знаю, какое у тебя дело. Может быть, за тобой следят?

– Нет. Тут ничего такого нет.

– Значит, так и сделаем. Минут через десять я приеду.

Иван Васильевич повесил трубку, взглянул на Маслюкова и, пожав плечами, пояснил:

– Звонил Алексеев. Что-то у него случилось.

– Я нужен, товарищ подполковник?

Иван Васильевич ответил не сразу. Все помощники из его группы заняты, и если у Миши Алексеева были важные сведения, требующие быстрых, решительных действий, то Маслюкова следовало взять с собой. «Мальчик находится на Старо-Невском около лавры, – думал Иван Васильевич. – Там недалеко Никольское кладбище, где его приятель Степа Панфилов „ловит птиц“».

– Хорошо, – сказал он, поднимаясь из-за стола. – Едем вместе. В крайнем случае, Шарковским займется Трифонов.

Миша Алексеев вышел из будки автомата, прошел в небольшую комнату, всю перегороженную невысоким барьером. Почта работала с большой нагрузкой, и народу здесь было порядочно, главным образом женщины. Купив бумаги и конверт, Миша прошел в конец комнаты, где около окна стоял стол и стулья. В столе были врезаны две чернильницы и лежало несколько ручек.

Здравствуй, папа!