– Знаете что, мамаша, вы отберите сами, что для девочки надо. Это ведь я не для себя. Есть у меня дружок на судне. Тоже сирота. У него сестренка. Ну, сами понимаете, обносилась, выросла. Самое необходимое, Вам видней, мамаша.
– Да разве у меня столько есть? За эту рыбу можно весь рынок скупить…
– Эх, мамаша! Мало ли что спекулянты накручивают. Они пользуются моментом и готовы с живого человека три шкуры содрать. Мы с вами должны по-человечески… поделиться. У нас рыба есть – кушайте на здоровье, а вы одеждой поделитесь…
– Да забирайте все…
– Зачем все? Самое необходимое.
– Все это мне не нужно сейчас.
– Как это не нужно? Подойдет критический момент – променяете либо другому кому дадите.
– Но вы посмотрите, сколько рыбы…
– Мамаша, давайте об этом не торговаться, а то как в аристократическом обществе получается: откроют двери и каждый другого ручкой приглашает, – дескать, войдите первым. Я в кино видел.
Это сравнение рассмешило старушку, и она принялась отбирать вещи.
– Что-то вы много накладываете.
– Только самое необходимое. У девочек так полагается, – сказала она.
– Да разве можно столько надеть за раз?
– За раз – нет, а в разное время – да… А скажите, брат этой девочки взрослый?
– Да. Вполне самостоятельный парнишка.
– Сколько же ему лет?
– Пожалуй, лет пятнадцать будет.
– Мальчик еще, – с грустью сказала старушка. – Присаживайтесь к столу, сейчас мы чаю выпьем.
– Нет, что вы… Я не хочу, – запротестовал было Сысоев.
– Если вы пришли не как торговец, а как ленинградец, вы еще посидите и выпьете чашку чая.
Сысоев смутился. Эти слова отрезали всякую попытку нового отказа. Старушка завязала узел с вещами и занялась приготовлением чая.
– Насколько я понимаю, мамаша… – начал Сысоев, но спохватился. – Может быть, вам не нравится, что я так вас называю?
– Почему же? По годам я действительно для вас мать.
– А все же, как вас по имени-отчеству?
– Анна Георгиевна.
– Очень приятно. Так я говорю, что вы, Анна Георгиевна, особенная женщина.
– Ничего во мне особенного нет. Самая обыкновенная, русская…
– Нет. У меня глаз наметан. Вы не иначе как профессорша. Я по всему замечаю. Вы, наверное, все книги прочитали, какие только на свете есть.
– Ну всех не только не прочитать, а не пересчитать, Но кое-что читала. И ребятишек когда-то обучала…
– Нигде не работаете?
– Ошибаетесь. Работаю. В ПВО нашего жакта. – Это не то. Вечера у вас свободные?
– Пока – да.
Сысоев почесал подбородок, что делал в минуты напряженного размышления. Анна Георгиевна выжидательно посмотрела на него.
– Был у нас разговор среди машинистов: вот кончится война, пойдем в заграничное плавание – хорошо бы к тому времени подзаняться. Старший механик у нас человек сильно занятый, ему с нами некогда возиться,
– Так вы хотите язык изучать?
– Почему язык? – удивился машинист.
– Вы же сказали о заграничном плавании.
– А вы, случаем, не знаете ли язык?
– Знаю.
– Ох, мамаша! Да вы же клад! – обрадовался Сысоев.
– Но я только английский язык знаю.
– Английский. Ол райт! Да чего же лучше? Вот бы вы согласились нам уроки давать! Да вам тогда незачем и на рынок ходить. Кормили бы вас и поили…
– Пожалуйста. Я не знала, что сейчас кто-нибудь об учении думает.
– Очень даже думаем, только работы много. А по вечерам мы можем..
За чаем они оживленно обсудили так неожиданно родившуюся идею. Сысоев обещал сегодня же договориться со старшим механиком, а на следующей неделе уже начать занятия. Кружок будет маленький, но это, по мнению Анны Георгиевны, даже лучше, – обучение пойдет успешнее.
Распрощались они как старые знакомые; Сысоев взял под мышку узел и, весело насвистывая, отправился на судно.
Иван Васильевич работал в своем кабинете, когда в дверь постучали.
– Войдите.
Вошел Бураков. Он молча подошел к столу и сел на указанное майором кресло.
– Ну, докладывайте.
– Все сделано как нельзя удачней, товарищ майор. Крендель оказался на рынке, как вы и предполагали. Там же случайно я встретил Алексеева и познакомил их.
– Так. А чего вы хмуритесь? – Кошки на сердце скребут, Иван Васильевич. Отправили мы хорошего парня в болото…
– Боитесь, что засосет?
– Нет, не засосет, но в грязи может перемазаться. Иван Васильевич встал, несколько раз молча прошелся по кабинету. Затем снова сел за стол и сказал:
– Я думал об этом. Если бы не обстоятельства, если бы не крайняя необходимость, то, конечно, не стоило бы подвергать его такому испытанию. С другой стороны… лучше, если он пройдет через это болото под нашим наблюдением. Ничего, ничего. Алексеев – мальчишка волевой. У него цель в жизни есть, и он сознательно к делу относится.
– Я понимаю, Иван Васильевич, но все-таки неприятно.
– Н-да… Скажите мне, Бураков: если бы у вас был сын в таком возрасте, отправили бы вы его туда?
– Своего сына?
– Да. При этих обстоятельствах. Бураков внимательно посмотрел на начальника и твердо сказал:
– Отправил бы… Но я бы ему сначала объяснил и следил бы…
– Следовательно, и сейчас вы должны поступать так, как поступили бы с сыном. Но думаю, что тревога ваша напрасна. Я давно присматриваюсь к нему. Парень падежный.