Тарантул

Голос по селектору вернул меня в настоящее - Козлов и Федяшкин приглашены в дирекцию. Услыхав об этом, сладкая парочка пришла в необыкновенное волнение - намедни они попользовались слабостью двух молодок, выносивших шерстяные полуфабрикаты на себе, и теперь решили, что наступил час расплаты. Хватая друг дружку за грудки и толкаясь, охранники побежали каяться во всех грехах. Кто первый?..

Скоро вернулись фартовыми - наехал следователь, столичная штучка, задает идиотские вопросы о бандитах, которые будто разбойничают под фабричным забором, а ВОХР их бьет смертным боем.

- Леха! Тебя тож призывают, - вспомнили. - Колись, браток!

- Расскажу, как на духу, - пообещал, - о ваших подвигах, бабники.

... В очередном казенном кабинете с пыльными шторами и пыльной мебелью вел прием населения человек в гражданской одежде. На этот раз это был молодой человек с ужимками бывшего комсомольского вождя. Лицо трудно запоминалось, настолько было невзрачным, точно пакет отечественного супа на прилавке магазина.

- Ермаков, - представился, указав на стул. - Прошу садиться.

- Спасибо, - сказал я.

Столичная штучка для солидности пролистала страницы пятилетнего плана развития фабрики имени Розы Люксембург, просмотрела список ВОХРа, задала вопрос:

- Иванов ваша фамилия, так?

- Да, - не спорил я.

- Известная она, - поставил галочку в списке. - На ней вся Рассей матушка держится, так?

- Да, - не спорил я.

- А Лаптев ваш отчим?

- Отчим.

- А почему не взяли его фамилию?

- Иванов мне больше нравится.

- Да?

- Да.

- А что вы можете о нем сказать?

- В каком смысле? - удивился я.

- Во всех смыслах. У вас, кажется, конфликт был?

- Конфликт, - хныкнул я. - Считайте это так. А все остальные вопросы к нему самому.

Следователь пролистал страницы дела, пробуравил меня взором, будто ждал, что я тотчас же начну каяться:

- Надеюсь, вы в курсе всех событий?

- Событий где? - решил уточнить.

- В вашей деревне.

- А что случилось? - удивился я. - У нас тишь, да гладь, да Божья благодать.

- Какая там в пи... ду благодать! - был откровенен в своих чувствах.

Я развел руками: каждый видит то, что хочет видеть. То есть мы не понравились друг другу - у гражданина начальника полностью отсутствовало чувство юмора; он надувал щеки, пыжился и был смешон, чернильная душа. Ему казалось, он настолько хитер, что подозреваемый оговорит не только себя, но и выявит разветвленную сеть сообщников. А я почему-то этого не делал.

- Трудный контингент, - признался наконец. - Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Так не бывает, товарищи мои дорогие.

- Да, - согласился в очередной раз.

- Вот ты, Иванов, закончил, дежурство в четыре часа, так?

- Так?

- В четыре ноль пять работницы фабрики слышали выстрел, так?

- Не знаю, - пожал плечами. - Я ничего не слышал.

- И ничего не видел? - заерзал на стуле. - Почему?

- Потому что привык к стрельбе.

Шумно вздохнув, следователь помял руками лицо, вспоминая, с кем, собственно, имеет дело:

- Да, да, понимаю... Хотя с другой стороны, в такую драку мог ввязаться только человек с определенной физической и психологической подготовкой, так?

- Возможно, - ответил я.

- Как понимаю, ты на войне убивал, Иванов?

- Меня тоже убивали. И что?

- Ничего, - ответил со значением. И решил уязвить вопросом: - Ты как пошел из фабрики?

- Ногами, - сказал я.

- И куда пошел ногами?

- Вперед.

- Вперед ногами выносят, - заметил Ермаков. - А если от проходной, то куда. Влево? Вправо?

- В противоположную сторону, если от места события, - улыбнулся, чувствуя, как вскипает моя кровь, попорченная ненавистью и болью.

- Уверен?

- В себе - да, - продолжал улыбаться, представив, как раскалываются шейные позвонки моего слишком сметливого собеседника от гранта - приема удушения. Захват, рывок - и все, скорый и удобный переход из одного беспокойного состояния в другое, покойное.

Видимо, молодой следователь почувствовал угрозу своей личной безопасности - бесславно пасть в казенном кабинете от рук невразумительного подозреваемого? Подобный казус в его планы не входил. Или просто притомился от моей многообещающей улыбки душегуба?

- Я бы на твоем месте, Иванов, подумал об алиби, - проговорил со значением. - Понимаешь о чем речь?

- Нет.

- Например, где был ночью, когда в баре "Марс" произошли убийства.

- Дома.

- С кем?

- С Чеченцем, - хотел ответить и не успел: дверь приоткрылась взволнованный голосок секретарши Розочки сообщил, что столичную штучку ждет телефонная связь в директорском кабинете.

- Минуточку, - и Ермаков поспешил выйти вон.

А я остался, обратив внимание на свои руки - они были влажными, словно я как в детстве бегал под дождем, пытаясь поймать слезы облаков.